Королевская кровь. Стальные небеса - Ирина Котова

Я приоткрыла глаза. За дверью, откуда ранее доносился гул голосов коллег и пациентов, стояла мертвая тишина. А я чувствовала себя теплой и почти здоровой. Только спать хотелось так, будто меня только что подвергли мощной виталистической процедуре.

Снова прислушавшись, я всхлипнула.

Боги… только бы не оказалось, что я доделала то, что не смогли враги… только бы не оказалось, что я заморозила всех вокруг.

Прижав руку к губам, чтобы не разрыдаться, я кое-как выползла из ставших колоколом одеял, растолкав их сверху локтями и перешагнув через «ворот» на койку. Спустилась на пол и, аккуратно ступая тапочками по хрустящему пластику, для начала выглянула в окно. Сразу идти к двери я струсила.

Одеревеневшие занавески чуть двигались от ветра, покачиваясь, как ставни. А внизу, наискосок от окна, шагах в двадцати от стены замка начиналась полоса заиндевевшей травы, уходящая к лесу и даже тронувшая первые деревья, красные от заката. Но – я выдохнула – там были и люди, живые люди: несколько человек обступили полосу и о чем-то изумленно толковали, поглядывая на мое окно. Я, высунувшись из него, с ужасом осмотрела стену вокруг – она на полметра от рамы была покрыта слоем инея.

– Только бы обошлось, – умоляюще прошептала я, направляясь к двери, у которой белыми сугробиками лежали вмороженные в пол пирожки. – Только бы обошлось.

Я прижалась к створке, покрытой иглистой изморозью, прислушалась. Там глухо звучали голоса, и я дрожащей рукой поскребла по льду у косяка. В дверь тут же заколотили.

– Марина Михайловна, с вами все в порядке? Что случилось? – раздался нервный голос доктора Кастера. Едва слышимый – видимо, изморозь хорошо так законопатила щели.

– Не знаю, – откликнулась я, тоже с заметными истерическими нотками в голосе. – А с той стороны все живы?

– Живы, – подтвердил он, – и почти здоровы, если не считать легких обморожений. Половина приемной в инее.

– Тогда и я в порядке, – ответила я, чувствуя такое облегчение, что захотелось плакать. Если уж в соседнем помещении никого не заморозила, то и в остальных должно быть все нормально. – Как Мария?

– Все нормально, ваша светлость, – голос моей горничной был едва слышен. – Нос облез и щеки красные. Господин Вени прямо сейчас лечит меня. Если простужусь, выпишете мне премию.

– Обязательно, – пообещала я, улыбаясь, и зевнула. Что может быть лучше понимания, что ты никого больше не убила?

«Разве что приход Мартина. И определенность».

Я помрачнела.

– Моя госпожа, отойдите, будем ломать дверь, – это уже голос капитана Осокина. Видимо, с той стороны собрался целый спасательный отряд.

Через минуту раздался грохот, дверь сотряслась – а я села на койку рядом с торчащим коконом из одеял и принялась ждать освобождения, стараясь не заснуть.

Меня извлекли не сразу. Дверь пытались оттаивать кипятком, рубить топором, но иней оказался стойким и отходил с трудом. Было самое время для эффектного появления Мартина с его жизнерадостностью и шуточками, чтобы он всех спас и все исправил. Но его не было, и я сонно гладила сигналку, подавляя желание дергать ее до тех пор, пока друг не отзовется.

Он придет. Он придет, как сможет. Он не оставит меня.

Прибывший в лазарет Берни сообщил, что по всему замку похолодало градусов на десять, но жертв нет, и предложил подорвать дверь точечным взрывом – я слышала азартное обсуждение в приемной и попросила не делать этого, заверив, что чувствую себя прилично, умирать не собираюсь и вполне способна подождать до утра, пока лед растает.

Тем более что солнце уже село и пора спать. Но если меня хотят спасти прямо сейчас, то дело решит лестница, приставленная к окну. И одежда, потому что спускаться в том виде, в каком я сейчас, будет затруднительно и недостойно герцогини.

– Моя госпожа, это неразумно, – громко забурчал Леймин, – в вашем положении…

– Я беременная, а не безногая, – отрезала я, совсем не будучи уверена в том, что это хорошая идея: чувствовала-то я себя превосходно, особенно после мутного существования последних дней, но ноги-руки еще были слабыми и дрожали, а уж в сон клонило так, что я вполне могла заснуть на середине спуска. Однако озвучивать я это не собиралась.

Озвучила я другое: теперь я понимала, что тянущее чувство, которое беспокоило меня с утра – это потребность в моей стихии. Она притухла, напитавшись теплом, но в любой момент была готова развернуться снова.

– Жак, – попросила я, повышая голос, – раз уж меня решили спасать, прикажите растопить в моих покоях камин. Мне сейчас очень нужен огонь. Много огня.

– Сделаю, ваша светлость, – после удивленной паузы ворчливо отозвался старик, и я почти увидела, как он сдерживается, чтобы не начать меня расспрашивать и воспитывать.

Мое спасение началось с капитана Осокина, который по лестнице забрался в палату с мотком веревки на плече – они с Леймином решили, что ужасно опасный спуск со второго этажа требует страховки. У меня не было сил спорить. Капитан скупо поклонился, передал пакет с одеждой: я, еле сдерживая зевоту, быстро ушла в ванную и переоделась в удобный спортивный костюм и ботинки. Когда я вернулась, Осокин попросил меня повернуться спиной и как-то по-особому обвязал крест-накрест под грудью и за плечи, не касаясь живота.

Я, конечно, чувствовала себя виноватой и, как обычно, собиралась с духом, чтобы извиниться.

– Андрей Юрьевич, – решилась я, когда он проверял надежность узлов. – Вы должны знать, что я не собиралась использовать подчинение, это вышло нечаянно. Я никогда этого не делала и не думала, что умею…

Капитан, не глядя на меня, дергал узлы. Наконец поднял глаза, отступил на шаг, хрустя пластиком под ботинками и накручивая второй конец веревки петлями на локоть.

– Я обязан за вас отдать жизнь, – сказал он сухо, – а не только свободу воли. Вышло так, что вы спасли Вейн, и при этом себе навредили куда больше, чем мне. Разве после этого я имею право что-то говорить?

– Имеете, – заверила я горячо. – Я бы никогда… – и тут я запнулась.

– Вы бы никогда не стали подчинять меня сознательно? – уточнил он ровно.

Я не стала врать. Промолчала, потерев слипающиеся глаза, и он отвернулся, шагнув к окну. С улицы раздался голос Леймина:

– Все в порядке?

– Да, сейчас начнем спуск, – ответил ему Осокин, перегнувшись через подоконник. Подтянул к окну стул, а затем протянул мне руку. – Поднимайтесь, Марина Михайловна. Аккуратно садитесь на подоконник, ставьте ноги на ступеньку и разворачивайтесь. И спускайтесь спокойно, я вас удержу, даже если лестница рухнет. Внизу подождете меня, я сниму веревки.

Когда я, опираясь на его руку, уже встала на стул, он нехотя добавил:

– Мне не по рангу обижаться, ваша светлость. Не волнуйтесь об этом.

– И тем не менее простите, Андрей Юрьевич, – попросила я твердо.