Тайна "немецкого золота" - Геннадий Соболев

Итак, Брест-Литовский мир был подписан, но он мог войти в силу только после его ратификации партийными съездами, съездом Советов и германским рейхстагом. По условиям договора, это должно было произойти в течение двух недель. Если иметь в виду, что условия мира были не только унизительными, но и действительно грабительскими и кабальными, то это была непростая задача. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что собравшиеся 6 марта 1918 г. в Таврическом дворце для утверждения Брестского мира делегаты Седьмого экстренного съезда РКП(б) не были ознакомлены с текстом договора. Ленину было что скрывать: ведь на отторгнутых территориях общей площадью 780 тыс. кв. км с населением в 56 млн. человек находилось более четверти всех железных дорог, третья часть текстильной промышленности, выплавлялось почти три четверти металла, добывалось почти 90 % каменного угля. Россия потеряла более четверти своих сельскохозяйственных угодий. Чтобы добиться одобрения такого мира, Ленину в своем докладе пришлось фактически согласиться с левыми коммунистами по основным положениям, прежде всего по вопросу о необходимости революционной войны во имя победы мировой революции, и даже признать, что война с Германией неизбежна. Гениальный тактик он говорил в докладе не о мире, а о мирной передышке, и в очередной раз победил своих оппонентов — левых коммунистов. Его резолюция, получившая большинство делегатов съезда, даже не упоминала о мире, констатировала передышку для подготовки к революционной войне. Чтобы не вызвать негодование немцев, Ленин настоял, чтобы съезд принял поправку о том, что резолюция не будет опубликована, а будет только сообщение о ратификации договора. А для того, чтобы предотвратить утечку информации со съезда, он даже потребовал «взять на этот счет личную подписку с каждого находящегося в зале» по причине «государственной важности вопроса»[656]. Но требование Ленина к делегатам съезда вернуть текст резолюции о мире в целях «сохранения военной тайны» (!) было отвергнуто[657].

Разумеется, сохранить в тайне документ такого масштаба, как Брест-Литовский мирный договор, было невозможно, и очень скоро политические противники большевиков знали даже о том, что для «надежности» немцы заставили представителя советской делегации подписать целых пять экземпляров договора, в которых обнаружились разночтения[658]. При Совете съездов представителей промышленности и торговли в Петрограде была образована специальная комиссия по Брест-Литовскому миру во главе с известным специалистом в области международного права, профессором Петербургского университета Б. Э. Нольде. В работе этой комиссии принимали участие видные старые дипломаты и бюрократы, в том числе бывший министр иностранных дел Н. Н. Покровский. Анализируя содержание Брест-Литовского мира, Нольде не мог не отметить «варварского отношения к делу большевистских дипломатов, которые не сумели оговорить интересы России даже в тех узких рамках, в которых немцы это допускали»[659]. Вместе с тем он не мог скрыть и определенного оптимизма: «Нет контрибуции, как в русско-японскую войну!». Но здесь ему возражали другие члены комиссии, указывая на «скрытую контрибуцию» — возмещение убытков, которые потерпели германские подданные при ограничительном законодательстве 1914–1917 гг., свободный вывоз сырья в Германию, гарантия наибольшего благоприятствования и др. Некоторые даже считали, что, если принять во внимание, что большевики обязались восстановить экономическое положение германских подданных и аннулировать ограничительное законодательство против немцев, а также явное стремление Германии сделать из России экономическую базу, то Брест-Литовский мир «положил бы начало немецкому игу, более тяжелому, чем татарское»[660]. (Спустя несколько месяцев это «иго» явится в виде дополнительных соглашений к Брест-Литовскому договору от 27 августа 1918 г.) Выступивший после всех Н. Н. Покровский призывал не переоценивать силу Германии. «Разве сильная Германия могла бы потерпеть в России большевизм, при котором ни политические, ни экономические русско-немецкие отношения не смогут наладиться? Сам союз монархической Германии с большевизмом указывает на безвыходность военного положения Германии, — говорил он. — Я уверен в победе союзников над Германией, но я не уверен в их отношении к нам»[661].

Германская сторона была в курсе тех трудностей, которые испытывал Ленин при ратификации Брестского мира, и потому не торопилась трубить о своей победе. Когда 7 марта 1918 г. министр финансов Редерн сообщил находившемуся в Бухаресте статс-секретарю иностранных дел Кюльману о том, что он «желает дополнить свои последние требования по кредитам, которые он представит в рейхстаг на следующей неделе, несколькими замечаниями о внешней политике, чтобы немного разрядить атмосферу»[662], и в связи с этим просил совета, то последний был очень осторожен. «Общая ситуация настолько неопределенна, что я советовал бы воздержаться от каких бы то ни было комментариев по поводу внешней политики без крайней на то нужды, — телеграфировал Кюльман в Берлин 11 марта 1918 г. — В связи с последними сообщениями из России и ввиду существующего здесь сопротивления ратификации наших договоров я бы особенно рекомендовал крайнюю сдержанность в оценке позитивных результатов, достигнутых в Бресте. Можно, вероятно, сказать, что с восточной стороны небосклона появляются просветы, но лучше пока не утверждать, что перевод войны с двух фронтов на один гарантирован»[663]. Что же касается германского генералитета, то он и в это время продолжал уповать на дипломатию силы. Сомневаясь в том, что Брестский мир будет ратифицирован Советской Россией, генерал Гофман писал в своем дневнике 14 марта 1918 г.: «…В таком случае мы, конечно, должны будем взять Петербург…»[664]. Но дело до этого не дошло: именно 14 марта 1918 г. в Москве, куда к этому времени переехало советское правительство, открылся Четвертый Чрезвычайный съезд Советов, созванный для ратификации Брестского мира.

14 марта 1918 г. Ленин одержал на Чрезвычайном съезде Советов окончательную победу над противниками заключения Брестского мира, который был ратифицирован большинством в 784 голоса против 261 при 115 воздержавшихся[665]. В результате представители партии левых эсеров вышли из Совнаркома. Ушел с поста наркома иностранных дел и Троцкий, позиция которого — ни мира, ни войны — не устояла под натиском ленинской мирной передышки, толкуемой каждый раз сообразно политическому моменту. Наконец, 22 марта 1918 г. Брестский мир был ратифицирован и германским рейхстагом. Однако и по своем вступлении в силу этот мир не принес ни окончания военных действий, ни удовлетворения обеим сторонам. Вместе с тем следует подчеркнуть, что Брест-Литовский мир все же укрепил положение большевистского правительства внутри страны. Как справедливо писал бывший посол Германии в Советской России К. Гельферих, «уже самый факт заключения мира и возобновления дипломатических отношений с большевиками был воспринят в кругах небольшевистской России как моральная поддержка большевистского режима со стороны Германии»[666].