Самоубийство по заказу - Фридрих Незнанский

А на телеграмму Костя отреагировал несколько странно. Выслушал, помолчал и сказал, что Саня сразу по прибытию, не заезжая домой либо куда-то еще, немедленно прибыл к нему, в Генеральную прокуратуру. И желательно, чтобы больше никто пока об этой телеграмме не знал.

– Ни хрена себе! – отреагировал Турецкий. – Уже полгорода наверняка в курсе! И реакция средств массовой информации, вероятно, будет адекватной.

Похоже, Костя расстроился. И у Турецкого мелькнула предательская мыслишка: уж не хочет ли Меркулов все спустить на тормозах? Но одновременно появилась и другая: а зачем тогда, Саня, Бог устроил тебе встречу с такой замечательной женщиной, которая за правду, кому скажешь, пасть порвет? И стоит только опубликовать в ее газете эту телеграмму, а затем дать в качестве комментариев рассказы матери и невесты солдата, – это ж и представить себе невозможно, какая волна немедленно поднимется в средствах массовой информации! Цунами…

«А давно ты, Турецкий, сам-то стал таким фрондером? – услышал он голосок своего соглядатая и, наверняка, предателя. – Тебе, скажи, это надо? Теперь – в твоем-то отставном положении?» И перед глазами всплыло гордое и нежное лицо «княгини», ее проникающий в душу взгляд, ее губы, приготовившиеся улыбнуться, – а вот с наслаждением или горечью – это отчасти и от тебя зависит теперь, Сашенька…

Ах, Саша, Сашенька… Никак-то ты не успокоишься, видно, и в самом деле, неладно что-то в Датском королевстве…

Ему показалось даже, что его только что окликнул ее голос. Здесь, из толпы пассажиров в здании аэропорта. Он вздрогнул, сдерживая себя, чтобы не обернуться резко, и тогда понял, что это галлюцинация… слуха, что ли? И, чтобы не сдаться, не останавливаться уже, не придумывать причину остаться… он решил позвонить ей только из Москвы. По московскому времени выйдет как бы с минуты на минуту, а по местному – только через шесть часов. Не так, кажется, и долго, но она уже перестанет ждать, утишит разочарование и займется… Чем? Опять же устройством чужого счастья. Да, откровенно говоря, его отлет был очень похож на бегство…

Она все сразу поняла. И когда раздался телефонный звонок, не сомневалась, что он уже – из Москвы. Турецкий разговаривал из машины, мчавшейся из аэропорта Домодедова в город. Оказалось, что никаких пространных объяснений и не требовалось. И не в них было дело. Просто он ничего не знал, а она не хотела говорить о том, что Лана звонила и рассказала о посещении больницы, потом о своем разговоре с Александром Борисовичем и даже краешком коснулась того, как он заинтересованно расспрашивал ее о Майе Борисовне. Лане показалось, что ее наставнице это будет и интересно, и, главное, приятно, и она добавила, что ей самой очень понравился такой вдумчивый интерес следователя из Москвы.

– Сразу видно, что здорово запал он на вас, Майя Борисовна, – польстила Лана. – Он так слушал! С таким выражением!.. Ну, как будто… я ему любимую песню пела, представляете? Такое на лице было написано… Удивительно!

«Расспрашивал… Запал… Слушал… И даже простого “до свиданья” не сказал…» Да нет, вообще-то, простились, даже поцеловались, но… так и остались на «вы». Не то, чтобы горько ей было, но все равно ждала чего-то другого… А чего?…

И вот этот звонок. Из Москвы. Он дышал в трубку, молчала и она, ожидая почему-то вдруг почти без интереса, что он скажет и как начнет оправдываться. И он сказал – приглушенно-кающимся голосом:

– Я сбежал, ты понимаешь?… – «ты» вырвалось у него самопроизвольно. – Чем больше думаю, тем яснее вижу, что, если бы не сделал этого, напортачил бы так, что чертям тошно стало. Нет, я не оправдываюсь. Но голову склоняю под твой меч, княгиня… Два слова по делу, если разрешишь, а потом уже… ну, как получится. Захочешь – руби с плеча! Можно?

– По делу? Пожалуйста. Я внимательно слушаю. А остальное мне, возможно, будет мало интересно, – и прикусила язык: опять гордость взыграла?…

– М-да… Мраморная… Ну, хорошо, скажи мне откровенно, мог бы я сослаться, например, при разговоре с очень высоким начальством, подчеркиваю, что одна влиятельная провинциальная газета готова опубликовать на своих страницах телеграмму из воинской части, а также два комментария к ней – матери и невесты погибшего солдата? И еще. А чуть позже прокомментировать эти материалы статьей одного частного сыщика, занимавшегося расследованием этого преступления, которое стараниями военной прокуратуры было полностью скрыто от внимания общественности. Гипотетически такое возможно? Ссылка на газету здесь может быть уместна? Или у вас имеются какие-то собственные внутренние сложности?

– Кого ты хочешь этим напугать?

– Я же сказал: пока чисто гипотетически. Притом, что реакция общественности предсказуема.

– Наверное. Я на эту тему еще не говорила ни с кем. Но могу, если потребуется. Думаю, решится положительно. Это все?

– Нет. Я не сказал самого главного.

– Подожди, а почему ты сказал – мраморная? – у нее здорово выходило это «ты».

– Потому что ты существуешь в двух ипостасях: огня и мрамора. И я не знаю, что мне больше нравится.

– Брось врать. Говори, что у тебя главное?

– Боюсь, что я влюбился в тебя, а быть товарищем любимой женщины – это выше моего понимания.

– Трус, да?

Он почувствовал, что она улыбается.

– Определенно, трус. Но залог-то я тебе все-таки оставил.

– Спит твой залог…

Вот теперь она точно улыбалась.

– Тогда передай ему, что Костя достал меня в аэропорту. Зачем, Славке объяснять не нужно, захочет, он сам с тобой поделится.

– Так я разбужу и просто передам трубку?

– Нет, у меня уже слишком мало времени. Я знаю, что ты мне ответишь, но я все равно целую тебя. Мысленно.

– Я тебе это еще припомню, – ответила Майя и быстро отключила свою трубку, словно испугалась наговорить лишнего. Или услышать?

Нет, не со злостью сказала, а с определенным подтекстом. Вот и думай-гадай теперь, Турецкий…

«Что-то в лесу сдохло», – сказал он себе, входя с сумкой через плечо в приемную Константина Дмитриевича Меркулова.

Близился конец дня, а народ здесь был. Ожидали аудиенции. Но при его появлении некрасивая секретарша вдруг поднялась, оторвала себя от стула и, любезно наклонив к нему голову, произнесла совсем и не противным голосом:

– Здравствуйте, Александр Борисович, с приездом вас. Константин Дмитриевич ждет. А вас, господа, вынуждена просить немного подождать.

«Чудо чудное, диво дивное», – пробормотал Александр, также любезно склонив к ней голову и проходя к двери кабинета. По пути он сделал несколько кивков в сторону знакомых лиц и, два раза стукнув костяшкой пальца в дверь, вошел без ответного приглашения.

Костя, не поднимаясь, протянул ему руку и сказал своему собеседнику: