Парик для дамы пик - Анна Данилова

– Послушай, какого черта?! – вырвалось у нее, когда она поняла, что в салоне, кроме них двоих, никого нет. Ее посадили в самолет раньше остальных пассажиров, которые спустя несколько минут должны были прибыть на специальном автобусе. – Что это за цирк, который ты устроил за счет ФСБ? Что за эскорт? Кто эти люди? Ты что, хотел в очередной раз произвести на меня впечатление? Зачем тебе это понадобилось? Мы же взрослые люди… Ты молчишь? Тебе по штату положено молчать? Да тебе просто сказать нечего, несносный ты человек! И тебе незачем было, я повторяю, устраивать этот спектакль… Я бы спокойно улетела и сама… через неделю или когда там… Не понимаю, зачем Крымову понадобилось просить у тебя помощи… Что за спешка такая? Вы что, работаете с ним? И что общего, я не понимаю, может быть у него с таким человеком, как ты?!

Но Харыбин по-прежнему молчал, таинственно улыбаясь. Его рука ласково теребила воротник ее пальто.

– Что ты молчишь? Нечего сказать? Облапали меня, перетрясли все мои вещи… Я что – преступница какая? Или везу наркотики? Думаешь, приятно? Все, иди, я не хочу тебя видеть… И знай, если бы я только знала, что все это организовал ты и твоя организация, я бы ни за что не полетела… Вот так.

И она отвернулась от него.

– Кстати, чуть не забыл… – словно очнулся Харыбин и достал откуда-то из недр своего необъятного пальто довольно внушительный и явно тяжелый пакет из плотной желтой бумаги. – Расшумелась тут, заставила меня все вспомнить… Я прямо заслушался… Ты, конечно, не права, но тебе видней… Значит, так, моя хорошая, передай Крымову вот этот пакет, – лицо его слегка порозовело, а на губах замерцала лукавая улыбка. – И жди своего любовника в Орли до конца, поняла? До самого победного конца и никуда не уезжай… Это деловые бумаги, очень важные, которые он ждет… Ты поняла? Не зная языка, можешь заблудиться, так что не стоит рисковать… Ну вот и все, моя рыбка… Будь осторожной…

Он ласково провел рукой по ее волосам. Она, словно его рука была заразная, резко отстранилась от него, вспыхнув:

– Вы что, снова решили использовать меня, только теперь в качестве дешевого курьера?

Она не на шутку разозлилась, отбиваясь от его неожиданных объятий:

– Оставь меня, я устала и ничего не хочу…

– Если бы нам нужен был курьер, мы нашли бы кого-нибудь поближе, согласись? – ответил он, беря себя в руки и выпрямляясь.

Широкий в плечах и напоминающий в своем квадратном пальто каменную глыбу, Харыбин как мужчина не волновал ее давно. Она и сама не могла понять, как ее в свое время угораздило выйти замуж за этого человека-робота, за бесчувственного, жесткого и крайне самолюбивого фээсбэшника, готового ради «дела» на любые подлости. Она допускала, конечно, что многое из того, что он делает для государства, может оправдывать его кажущиеся со стороны некрасивыми поступки. Но простить ему историю с «убийством» отца Кирилла, где ей была уготована роль наживки, которую должен был проглотить Крымов[2], не могла. Хотя так до сих пор и не поняла, действовал ли Харыбин заодно с Крымовым или нет.

Она приняла из его рук увесистый пакет и пожала плечами:

– Как мне его прикажешь везти? На коленях?

– Можешь положить в сумку, но только не своди с него глаз…

– А это не бомба?

– Если на борту сейчас и есть бомба, так это ты… – Он все-таки сорвал с ее губ поцелуй и, счастливо улыбнувшись, словно это было пределом его мечтаний, быстрым шагом покинул салон. После его ухода начали прибывать остальные пассажиры.

…Самолет поднялся в воздух, и Юля, для которой последние сутки оказались сущим адом, быстро уснула. Ей снилось море, которое качает ее на своих теплых, упругих волнах. Ее тело и мозг отдыхали, погрузившись в сладкий, спасительный сон.

Ее разбудил женский голос. Она открыла глаза и увидела стюардессу: мило улыбаясь, та показала ей сползшую на пол сумку, в которой лежал толстый, желтый, перевязанный бечевкой пакет.

– Спасибо, – она подняла сумку и снова устроила ее на коленях. Но потом, оглянувшись и убедившись в том, что стюардесса удалилась, а все пассажиры спят, при помощи ногтя вскрыла и разорвала «драгоценный» пакет. Пакет – не документ, его всегда можно заменить. Только так она могла узнать, что связывает Харыбина с Крымовым.

Под желтой плотной бумагой оказалась коричневая грязноватая папка. В некоторых местах она была забрызгана чем-то бурым, напоминавшим кровь. Или йод? Развязав тесемки папки, Юля увидела пачку исписанных пожелтевших страниц: машинописные строки перемежались какими-то формулами, цифрами, рисунками… Однако между страницами был заложен небольшой сверток из темно-коричневой бумаги. Она развернула и его. Маленький стеклянный аптечный пузырек с резиновой пробочкой, наподобие тех, в которых продается сухой пенициллин. А в пузырьке – что-то серо-зеленое, напоминающее раскрошенный мох.

В носу у нее защипало. «Не-ет!» Но она уже знала, чью фамилию тщательно вытравили с тех листов, где она только могла встретиться… Значит, теперь папка с трудами профессора Аркадия Мефодьевича Озе летела в Париж? И кто же, как не Крымов, владеющий информацией об этой работе из первых (ее, Юлиных!) рук, через своих доверенных лиц в С. добыл эти рукописи в Багаевке и организовал их доставку, используя ее? Значит, он нашел и покупателя? И чем же он тогда лучше Аристарха Озе? Чем? А при чем здесь Харыбин? Это частная сделка двух аферистов – Крымова и Харыбина – или все-таки дело государственного масштаба?

Она была оглушена, раздавлена, уничтожена. Ею снова воспользовались, и началась эта двойная игра Крымова с того самого момента, как она по телефону впервые произнесла фамилию профессора Озе. Тем более что про Интернет, где можно почерпнуть информацию об Озе, ему сообщила тоже Юля, взахлеб рассказывая о Рыскине и о том, как журналист заинтересовался звонком из С., приняв голос Аристарха за голос самого профессора Озе.

Все остальное, что с ней случилось в тот день, она помнила смутно… Да, не так представляла она себе встречу с Крымовым в Париже, не так… Он тряс ее возле трапа, как куклу, что-то кричал ей в ухо, стараясь перекричать рев турбин, но она ничего не слышала, находясь в тумане своего разочарования… Стараясь в самолете не плакать, чтобы он не увидел ее опухшее лицо, она подавила в себе рвущиеся наружу рыдания. Единственно, что она могла себе позволить, это прошептать, давясь слезами: «Я хочу сегодня же вернуться в Москву… Пожалуйста, помоги мне, прошу тебя…»

Ничего не говорила она и в машине, глядя на раскинувшийся вокруг нее сверкающий вечерними огнями Париж. Да, она ожидала, что Париж станет для нее сном, но сном прекрасным, а не кошмарным.

Уже в квартире, где был накрыт стол на двоих, в вазах томились красные розы, а свечи ждали, чтобы хозяин их зажег, она дала волю своим чувствам и в сердцах швырнула злосчастный желтый пакет Крымову под ноги… Он только широко раскрыл свои синие глаза, тряхнул головой, приводя в движение копну черных блестящих волос, и беспомощно развел руками: он делал вид, что ничего не понимает.