Древний элемент - Антон Гурко

Слова давались ему с большим трудом, словно раньше он никогда и ничего не говорил. В области рта что-то сильно мешалось. И мертвец далеко не сразу понял, что это его зубы! Его клыки выросли и теперь угрожающе торчали изо рта, больше напоминая кошачьи, нежели человеческие. И это было далеко не единственным изменением. Кэнтон не видел и не чувствовал, что его некогда русые волосы побелели, а глаза превратились в красные, как кровь, светлячки.

– Кэнтон, – внезапно донеслось до висельника откуда-то из-за деревьев. Этот голос был почему-то ему знаком, но он не мог его узнать. Он звучал громко, хотя поблизости никого не было.

– Кто здесь? А-а-а… – Веревка все еще сдавливала его шею. – Помогите! – в этот раз Кэнтон даже нашел в себе силы крикнуть.

– Кэнтон. – При этих словах на поляну из-за деревьев вышел его господин, его король, его бог, лорд Ваал. Он был совсем другим – весь черный, исхудавший, его тело лизало багровое пламя, но от него, как всегда, исходило невероятное, непостижимое и нечеловеческое величие. Он стал чуть выше с момента их первой встречи и теперь совсем немногим был ниже исполинских многовековых дубов, облюбовавших эту землю.

– Господин, повелитель! – Кэнтон хотел бы поприветствовать своего владыку, но в его положении это больше походило на мольбы о милосердии.

– Тебя предали, Кэнтон? – ответ на этот вопрос был и так очевиден. Даже больше, сам вопрос мог показаться неприкрытой циничной издевкой, но из уст Ваала это казалось сочувствием, состраданием.

– Да, повелитель. – Кэнтону вновь захотелось пустить слезу, но он опять не мог этого сделать. А так хотелось, ведь его предали, вздернули и предали. И предал его не этот жалкий приемыш – с ним все было сразу понятно, – его предал отец в тот миг, когда привел этого голодранца в свой дом.

– И меня предали… – Казалось, что Ваал тоже был бы не против немного поплакать. – Я был сиротой, Кэнтон, я спал на улице, в дождь, жару и снег. Как-то раз я отморозил себе пол стопы, и мне ее отрезали. Просто тесаком… как свинье! А потом перевязали ее какой-то грязной рваниной, такой же, как та, которая прикрывает сейчас твое тело.

Кэнтон взглянул вниз, в попытке осмотреть себя, но в его положении это было бесполезной затеей. Он не мог видеть, что с него сняли его роскошные доспехи, последний отеческий подарок, что с него сняли все до нитки и вместо этого накинули на него грязную грубую холщевую рубаху, едва прикрывавшую срам.

– А потом меня вновь выкинули на улицу!

Кэнтон слушал своего бога с замиранием сердца, хотя, похоже, оно и так уже замерло… навсегда… от таких подробностей он забыл про веревку на шее, а по спине побежали мурашки.

– Я голодал, я болел. Я просил милостыню, чтобы прокормиться, но надо мной смеялись, меня били, в меня плевали. И когда мне не хватало милостыни на корку засохшего хлеба, я шел воровать. Тогда мне выворачивали руки и били плетьми. Никому не было дела до моих мучений… – Ваал смотрел куда-то вдаль поверх висельника Кэнтона, и он явно был где-то в своих мыслях, далеко в прошлом, глубоко в пучинах памяти.

И Кэнтон не смел ни единым звуком вырвать своего господина оттуда.

– Я был неизлечимо болен еще с рождения. Мое тело покрывали страшные язвы. Я медленно, но верно гнил заживо! – Ваал стукнул о землю своим пылающим посохом.

Кэнтон при этом вздрогнул, веревка вновь болезненно дала о себе знать, но висельник не посмел даже пикнуть.

– Я жить хотел, Кэнтон, – теперь Ваал смотрел прямо в глаза своему верноподданному, он даже слегка наклонился к нему. – Я всего лишь хотел жить, жить счастливо. Я хотел излечиться и быть счастливым! – бог так рявкнул, что содрогнулась вся округа. – Скажи мне, мой верный друг, разве я слишком много хотел?!

Язык Кэнтона прилип к небу, но он умудрился еле-еле покачать головой, дабы не оставлять вопрос лорда без ответа.

– Я ночевал в канализациях города посреди дерьма и отходов. Мой город стоял на руинах еще более древнего города. Под ним были огромные катакомбы, в которые можно было попасть из канализации. Как-то раз я спустился слишком глубоко. Я нашел древний алтарь, на котором лежала золотая маска.

Кэнтон только сейчас заметил, что во второй руке Ваал держит маску, вот только она не была золотой. Маска была серой, и покрыта черными пятнами, отчего казалась очень старой и изрядно потрепанной. Она изображала мужское лицо со стилизованной бородой, выдавая искусную гномью работу. Вот только Кэнтон не припоминал, чтобы в момент их последней встречи Ваал был в маске.

– Я надел ее и исцелился. Моя мечта исполнилась! Я получил силу бога и решил, что я избавлю людей от голода, болезней и войн. Я хотел избавить всех от страданий. Разве в этом есть что-то плохое?

Кэнтон вновь хотел покачать головой, но в этот раз хватка виселицы сработала упреждающим образом, и мертвяк был вынужден оставить этот вопрос своего бога без ответа.

– Маска подарила мне новое лицо, и я пошел в план богов, чтобы исполнить задуманное… но они все – духи, божества, боги, – они так погрязли в борьбе за власть… Им нужна власть над людьми, над стихиями, над планами, над магией, над жизнью и смертью. И их больше ничто и никто не интересует. Смертные для них лишь пешки, жалкие марионетки, которыми можно крутить и вертеть как угодно, а при необходимости – просто выкинуть. Мучения смертных их совершенно не интересуют. Они лишь скрываются под образами благочестия и святости. Они боялись, что кто-то принесет всем мир и покой, они считали, что это лишает их желанной власти и господства!

Ваал прекратил свой монолог и вновь обратил свой пламенный взор в высокое далеко. Кэнтон же, несмотря на все свои неудобства, внимательно обдумывал услышанное, пытался понять суть происходящего. Ведь его бог не просто так ему это все говорит.

– Моя болезнь никуда не делась, она изменилась вместе со мной. А от больного семени произрастает чахлый плод. Айли родила мне тройню. Родившийся последним Анадон, как и я, оказался болен – он родился из мрака и пламени. И всем моим недоброжелателям этого было достаточно, чтобы проклясть меня! Они назвали меня исчадием Ада! Они сорвали с меня маску, Кэнтон, маску, которую можно использовать лишь единожды! И за что?! За то, что мое несчастное дитя переняло мой порок! За то, в чем оно не виновато! – Ваал ревел и кричал, его голос был преисполнен гнева, злобы и ярости. Они сочились из каждого его слова, резали слух, и Кэнтон едва мог терпеть этот рев. – Я хотел все сделать по-хорошему, но потерпел поражение. Меня предали, как и тебя, и теперь я вижу, что проблема не в том, что мир жесток, а в том, что жестоки его жители. Все они: боги, духи, люди и другие смертные – они и есть зло, коварство и несправедливость. И я не отступлюсь от своих идеалов – я хочу все изменить! Я установлю новый порядок, при котором не будет места страданиям, лжи, коварству, при нем не будет войн, голода и несправедливости. И я сделаю это, во что бы то ни стало, по воле или помимо воли остальных богов. И я предлагаю построить новый мир вместе, предлагаю отомстить тем, кто оставил тебя висеть на дереве, кто отнял у тебя твой дом и твою семью! Мы сотрем с лица земли этот пережиток старого времени! – при этих словах Ваал в очередной раз обратил взор на Кэнтона.