Соль и шторм - Кендалл Калпер

– Она осталась, потому что мы не можем покинуть остров, никто из нас. Ты не поймешь. Он как магнит. Мы не можем отсюда уехать, вот почему она осталась. Так что я здесь ни при чем.

– Она всегда мечтала покинуть остров, – произнес он тихо. – Может, прежде чем выкинешь ее из своей жизни, спросишь, почему она этого не сделала?

– Почему бы тебе не рассказать? – спросила я язвительно. – Как я погляжу, ты слишком много знаешь.

Контрабандист пожал плечами, его губы растянулись в улыбке.

– Нет, – он покачал головой. – Но я хочу, чтобы ты кое-что узнала, пока не решила все окончательно.

– Разве ты меня не слушал?! – крикнула я. – Я уже все решила! И не буду с ней встречаться!

Но он по-прежнему отрицательно качал головой, затем достал из внутреннего кармана куртки измятую фотографию. Несколько секунд смотрел на нее сам, а потом протянул мне.

Это была моя мать. Еще до того, как отец изуродовал ее лицо. Настоящая красавица, как и говорили: высокие скулы, нежные, мягкие губы, лицо, полное света. Но не красота приковала мое внимание. На фото она сосредоточенно смотрела вперед, глаза дерзко и яростно пылали. Одну руку держала вдоль тела, сжав кулак, вторую – положила на живот, над юбкой, как раз под грудной клеткой. Она была похожа на дикого зверя, на ведьму, гордую и могущественную, которая защищала маленький бугорок под платьем. Защищала меня. Я долго вглядывалась в ее красивое лицо.

– Почему ты это хранишь? – спросила я, наконец, но он не ответил.

Я вспомнила, что рассказывала мать про отца и его мягкие руки, отложила фотографию на кровать и прикоснулась к руке контрабандиста. Его рука оказалась теплой и сильной, он позволил мне провести пальцами по его грубой, мозолистой, темной от загара коже.

– Ты не он, – сказала я, сама не зная, что чувствую: разочарование или облегчение. Я убрала руку, тихо шлепнула по коленке и снова взяла фото.

– Он погиб, – контрабандист нерешительно глянул на меня. – А ты не знала?

– Нет.

– Несколько лет назад. В конце войны. Тебе было около двенадцати. А ты думаешь, почему она тогда приехала за тобой? Она и с бабушкой оставила тебя только из страха, что отец найдет тебя и убьет, а твоя бабка умела усмирять разгневанных мужчин. Так что мать оставила тебя у нее ради твоей безопасности.

Мы оба молчали, глядя на фотографию.

– Когда шторм обрушился на остров, она сломала ногу, – сказал он тихо. – И все никак не поправится. По слухам, она может умереть.

В его голосе я слышала настойчивость, беспокойство. И любовь. Я изучала сгибы и пятна на фотографии, размягченные от пальцев края. Перевернув фотографию, увидела единственную надпись, сделанную коричневыми чернилами: «Эсси». Так зовут мою мать. Эсси Роу. В один из редких случаев, когда бабушка заговорила о матери, она сказала, что ее имя звучит как шелест утреннего прибоя: э-э-эсссс-и-и-и, э-э-эсссс-и-и-и.

«Я хотела, чтобы она увлекала воду за собой всюду, куда бы ни пошла, – вспомнилось, как сетовала бабушка, сердито поджимая губы. – Но ничего не вышло».

– Говоришь, у тебя никого не осталось, – повторил мои слова контрабандист, поднимаясь с табурета и не сводя глаз с фотографии, которую я по-прежнему держала в руках. – Но это неправда.

– Мне она не нужна!

Он пожал плечами и направился к двери.

– Я и не говорил, что она тебе нужна, – контрабандист обернулся, задержавшись на миг. – Я сказал, что она у тебя есть.

Немного окрепнув, я покинула корабль. Дождь хлестал нещадно, но контрабандист одолжил мне свой плащ, подарил он и фотографию матери.

Был полдень, но небо, совсем темное, низко нависало над головой, а тучи, казалось, кипели и бурлили, заслоняя солнце. Это были мои тучи. Я пригнала их, словно вуалью укрыла остров, и тучи останутся здесь, пока я не отправлю их прочь.

Контрабандист ничего не взял за свою заботу, хотя наверняка такой длительный простой порядком навредил его бизнесу. Я сама предложила помощь. Боль разъедала меня изнутри, поэтому я знала, что смогу наложить любое заклинание, о чем бы он ни попросил, – будь то попутный ветер в парусах или защита корабля от столкновений и трещин. Но он отказался – мол, никогда не нуждался в таких штучках и начинать не собирается.

Я уходила, не оглядываясь и даже не спросив его имени, но прощальные слова до сих пор звучали в ушах: «Надумаешь уплыть отсюда, девочка, – мой корабль к твоим услугам».

Но сейчас, когда я вернулась на остров, и помыслить не могла о том, чтобы снова его покинуть.

Из-за дождя все вокруг казалось серо-зеленым, блеклые краски смешались и слились. Я вдохнула запах сырой земли, травы и прохладной свежести, подняла лицо к небу, озаряемому молниями. Я была дома.

С каждым шагом обретенная сила все сильнее бурлила в венах, наполняя меня сладостным томлением и напоминая, что я теперь настоящая ведьма, такая же, какой была бабушка. Весь мир, казалось, пел для меня. Я опустилась на колени и сорвала мокрый от дождя голубой цветок с грязным стеблем. Бабушка использовала эти цветы для заклинаний на удачу. Из любопытства я решила кое-что попробовать: вложила магию в этот цветок, запечатлев его таким навечно, как насекомое в янтаре.

И тут же захватило дух.

Возникло ощущение, словно прямо под ногами разверзся водоворот, словно я открыла дамбу или выпустила на волю безумного, изголодавшегося зверя. И тут же я почувствовала кровь Тэйна на пальцах, услышала его предсмертный вздох. Потрясенная, я загнала силу вглубь и, дрожа, упала на землю.

Горестный утробный вой сдавил легкие, поднялся в глотку и вырвался наружу. Этот звук был тяжелее, чем просто шум, тверже, чем воздух, казалось, с криком я изрыгала черную массу, которая с глухим стуком падала в грязь. Вопль получился таким пронзительным и громким, что стало больно горлу и ушам; чтобы заглушить его, мне пришлось скатать плащ в валик и впиться в него зубами. Меня колотило так сильно, что, думала, никогда не успокоюсь.

Я желала только Тэйна. Хотела, чтобы он вернулся, чтобы он был жив. Но могла лишь ползать в грязи, повторяя его имя. «Тэйн, Тэйн, Тэйн», – эхом отдавалось в голове. Я знала, что любимого больше нет, но мое заклинание на миг воскресило его для того, чтобы он снова умер, а я еще раз пережила эту пытку. От боли моя магия и сила стали крепче, я знала, что могу сделать все, что захочу. Эта мысль и пугала и опьяняла.

Каждое заклинание отныне заставит меня заново горевать и мучительно тосковать о Тэйне.

И каждый раз, страдая, я буду становиться сильнее.

Неудивительно, что женщины Роу живут недолго. Неудивительно и то, что бабушка сошла с ума и покончила с собой.

Маленький цветок словно пылал у меня в руке. Такой живой, синий и яркий, он превратился в настоящий амулет. Я отбросила его и поднялась на ноги. Нужно было идти дальше, в город.