Трудно допросить собственную душу - Анна Малышева

Она поймала себя на мысли, что никогда не разговаривала с дочерью в таком безобразном тоне. Но на другой тон она сейчас была не способна. Алиса, конечно, привыкла, что ее мать – вежливая, честная, уверенная в себе женщина, которую все уважают, которой можно даже гордиться. Теперь она видела совсем другой персонаж – доведенный до отчаяния, пьяный, почти безумный, грубый… И в глазах девочки было полное смятение, полная растерянность… И все же она твердо повторяла:

– Можешь меня ударить, но я никуда не пойду!

«Тем хуже, – подумала Анна, – нас убьют сразу обеих». Ей не хотелось встречаться с тем наглым парнем с глазу на глаз, но какой защитой могла служить дочь?! И все же она отперла замки и открыла дверь.

На площадке горел свет. Парня не было. А вместо него стоял невысокий, элегантно одетый мужчина, совершенно ей незнакомый. Анна окинула его изумленным взглядом. Не полный и не худой, волосы пепельные, тщательно уложенные на пробор, грустное вытянутое лицо, много родинок на одной щеке, глаза – бледно-голубые… Широко распахнутые в этот миг глаза. Он тоже изумленно рассматривал Анну, и та вдруг вспомнила, в каком она виде – наверняка растрепанная, ненакрашенная, в мятой одежде да еще пьяная… И Алиса, которая выглядывает со своей дурацкой свечкой у нее из-за спины… Алиса и начала разговор. Заговорила она так внезапно, что Анна сильно вздрогнула. Вздрогнул и мужчина.

– Простите, это не вы выключили нам пробки? – вежливо спросила девочка.

– Что? – севшим голосом спросил он, и Анна зашипела на дочь:

– Это не тот, не пори чепухи!

– Не тот? – Алиса внимательно рассмотрела незнакомца и так же вежливо повторила: – А вы не выключали нам свет?

– Алиса, марш к себе! – приказала Анна.

– Почему? Надо сперва свет зажечь… – возмутилась девочка. Она сунула свечку матери, вылезла на площадку, осторожно обойдя мужчину, который застыл столбом, и стала разглядывать щит с пробками.

– Мам, где наши? – раздался ее голосок. Анна в этот миг продолжала рассматривать молчаливого гостя, пытаясь угадать, кредитор это или нет. Решила, что да. Недаром же ей обещали еще целую армию кредиторов! И поэтому дочери она не ответила, а обратилась к мужчине:

– Вы сюда?

– Я… Собственно… – Он откашлялся, как-то странно моргая глазами. – Я… к вашему мужу…

«Ну так я и знала! – воскликнула она про себя. – Долго это будет продолжаться?! Этот тоже пока вроде бы вежливый, только странный какой-то… А куда делся парень?»

Она спросила об этом мужчину, и тот, снова откашливаясь, заявил, что никакого парня не видел. Не было парня.

– Как не было?! – воскликнула Анна. – Да не трогай ты щит!

Это относилось уже к дочери, но как раз в этот миг девочка что-то нащупала, нажала, и в прихожей позади Анны вспыхнула лампочка. Она машинально задула свечу, проследила за дочерью, которая молча вернулась в квартиру и исчезла в своей комнате. Мужчина все еще стоял столбом.

– Ну что же? – раздраженно спросила его Анна. – Так и будете молчать? Говорите уж сразу, сколько вам должен Олег? Десять тысяч? Двадцать? Вы тоже хотите присоединиться к этой банде?

– Какой… банде? – пробормотал мужчина.

– А такой вот… – Она махнула рукой. – Ну, что вам нужно? Только быстрее, я не могу так держать дверь!

Он вдруг оживился, потоптался и попросил:

– А вы меня впустите! Надо поговорить!

– Не надо! – отрезала Анна. – Много вас таких желающих! Если бы я всех пускала…

– Что вы говорите?! – изумился он. – Еще кто-то приходил?

– Двое, – мрачно ответила она. – Вы в замечательной компании, они сейчас и вас обработают! Видели машину у подъезда?

– Машину? Вроде стояла там пара машин…

– Чудесно, уже пара! – издевательски обрадовалась она. – Куда же мой охранник делся?! А, вот он идет!

Действительно, на лестнице внизу слышались быстрые шаги. Судя по звукам, вверх поднимался молодой сильный мужчина, которому было нипочем перепрыгивать через две-три ступеньки. Этот звук и слова Анны произвели на визитера странное действие – он страшно побледнел и вдруг бросился к двери, втолкнул Анну в прихожую и протиснулся туда сам. После этого он рывком захлопнул дверь и сам задвинул засов. Анна широко раскрыла глаза, но не смогла даже крикнуть – горло перехватило. Такой атаки она не ожидала, ведь до этого мужчина был довольно смирным и вялым. А он стоял, привалившись к двери, тяжело дыша, и, судя по всему, вслушивался в то, что происходило на площадке. А происходило там следующее – шарканье шагов по цементу пола, короткое ругательство (Анна узнала голос парня), потом затишье… И в квартире снова погас свет.

– Ну, приехали… – прошептала Анна. – Вы хоть понимаете, куда залезли?

Он молчал. Она его не видела, зато хорошо слышала загнанное быстрое дыхание. Дышал он со свистом, тяжело, прерывисто, как будто только что пробежал стометровку.

– Что вы будете делать? – спросила его Анна. – Вы мне тут не нужны, уходите!

– Кто… там… – раздалось в ответ.

– Там мой охранник, сказано же вам! – рассердилась Анна. – И отойдите от двери, он может подслушивать! Ну и вляпались же вы! Конечно, вам повезло больше, чем тем двоим…

– Кому?

Но она не слушала его. В коридоре снова возникла Алиса, в руке у нее была очередная свеча. Она подошла к матери, зажгла ту свечу, которую Анна до сих пор держала в руке, и также молча удалилась. На мужчину даже не взглянула. Теперь у Анны был источник света, и она могла рассмотреть лицо мужчины. А посмотреть было на что – он был совершенно белым как мел, и даже глаза, казалось, побледнели…

– Уходили бы вы, – сказала Анна через минуту, убедившись, что он не способен вымолвить ни слова. – Пока не поздно. Только дайте слово – быстро выскакивайте, как только я открою дверь! Иначе тот ворвется ко мне!

– Нет, – прошептал он. – Я никуда не пойду. Что тут у вас творится?

– Ах ты, господи… Но вы не вор, надеюсь? – К ней понемногу возвращалась способность мыслить трезво, и она уже увидела, что мужчина страшно напуган и вряд ли может представлять опасность. – Вы пришли сюда не для того, чтобы меня грабить? Тут брать нечего, сразу предупреждаю, у меня даже хлеба нет!

– Я не вор… – прошептал мужчина. – Простите… Можно на что-нибудь сесть?

Анна молча повернулась и прошла в столовую. Он двинулся следом.

Он пришел сюда не потому, что Олеся ему звонила. И не потому, что на днях он сам собирался ей позвонить. Во всем была виновата Лена, его жена. Двадцать лет они прожили вместе, и это были вовсе не потерянные годы, тут Лену нечего было винить… Зато теперь он впервые почувствовал, что может потерять все. Причем по ее инициативе.

Решающий разговор состоялся вчера вечером. Он поздно пришел домой, весь день промучился со съемкой, дело никак не шло на лад, модель тупо застывала перед камерой, на ее лице было написано выражение полного идиотизма… Стилист также постарался, и на дистрофичном лице модели красовался ужасающий макияж. Саша долго ругался с ним, но стилист стоял на своем, все пришлось оставить как есть. А он не мог смотреть на это лицо! «Страшное лицо, прямо как из концлагеря, никакой женственности, никакой чувственности, вообще ничего человеческого! – ругался Саша про себя. – До чего мы дошли, такого больше не увидишь в Европе, вообще нигде, только у нас все еще штампуют таких задохликов, на черта мне эта шведская корова!» Модель была шведкой, работала с агентством по контракту. Столковаться с нею было невозможно, хотя и девушка, и Саша неплохо владели английским. Они просто не могли найти общий язык. В конце концов он сделал фотографии, но сам вымотался и чувствовал полное омерзение к своей работе. Он со страхом представлял себе, как будет выглядеть девушка со своими костями, едва прикрытыми тонкой кожей, в этом макияже, с голыми коленками, на черном фоне без малейшего блика! Ему часто приходилось вспоминать Олесю. Да, она была несносна со своей любовью, со своими непомерными требованиями, но работала она прекрасно, если у нее было настроение. Совсем дитя по умственному развитию, фантазерка, влюбленная первый раз в жизни… А какие у нее могли быть глаза, у этой девчонки! Какое выражение! Он был немного поэтом в силу своей профессии, всегда искал в девичьем лице какой-то литературный или художественный образ, а ее лицо, ее глаза – это были лицо и глаза Снегурочки, той самой снежной девочки из детской сказки, которая так полюбила, что решилась прыгнуть над костром, чтобы найти свою смерть… Ее зеленоватые глаза – глаза за минуту до прыжка, глаза, в которых всегда была странная готовность к действию, безрассудство и в то же время слепая вера в чудо… «Изумительное существо, как только такое родилось на рабочей окраине… – размышлял он, садясь за руль и медленно продвигаясь по забитой машинами улице. – При желании она могла бы многого достичь, если бы только захотела учиться…» Он всегда испытывал к ней странные чувства – то ли отцовские, то ли учительские – и неизменно ощущал свою ответственность за эту девочку. Ведь это он вытащил ее из безвестности, он пропихнул ее на путь успеха, он поддерживал в ней уверенность в собственных силах… Но как поддерживать ее дальше? Пойти у нее на поводу? Иногда он говорил себе, что девочка опасна, даже, возможно, не совсем нормальна… Иначе откуда у нее такие странные замороженные глаза? Такими они становились, если он в чем-то отказывал ей. Тогда он видел в них странный полярный холод, что-то неживое, что-то жестокое. Тогда он начинал бояться Олесю. Ему казалось, что она пойдет на все, чтобы заставить его плясать под свою дудку. «И ведь кое-что ей удалось! – говорил он себе, упорно продвигаясь вперед, пытаясь перестроиться из ряда в ряд, тихонько матерясь, когда поток машин снова намертво застывал. – Например, она заставила меня сделаться ее любовником. Хотя, видит Бог, я не слишком этого хотел! Потом – едва не вышла на открытый конфликт с Леной. Хуже быть не может! Лена всегда чувствует, когда модель ведет себя не по правилам, когда позволяет себе слишком много. Олеся позволила себе так много, как никто другой! И наконец… Почему я выслушивал ее, как болван, когда она позвонила мне из Парижа и начала пороть ерунду про квартиру на Покровском бульваре?! Надо быть полным идиотом, чтобы не заткнуть рот девчонке, которой вздумалось поиграть в пиратские клады! Она утверждала, что там драгоценностей на десятки тысяч долларов, а я, болван, только удивлялся, как же они долежали до нашего времени! Надо было сразу послать ее к черту, а если бы я был там – прибить ее хорошенько! Это на нее почему-то здорово действует, наверное, отец побивал в детстве… Так нет, она стояла на своем, все уши мне прожужжала, и я послушался, поехал туда! Боже, какой идиот! И чего я достиг?!»