Эмигранты - Алексей Николаевич Толстой

Бистрем размышлял. Самое благоразумное – завтра же с утренним поездом удрать в Берлин. Но благоразумие было у него наименее развитым рефлексом. Помимо всего, эта история зацепила его профессионально, – нюхом журналиста он чувствовал поживу. Если бы еще удалось создать политический процесс, – лучшего громкоговорителя на всю Европу и желать нечего.

Из глубины кабака к дремлющему человеку в черном пальто подошла женщина, и они заговорили шепотом. Она была пьяна и плаксива, у него – мутные глаза, измятое лицо. Он пытался что-то выпытать, она трясла красной шляпкой, двигая по столу пустым стаканом. Несколько фраз долетело до Бистрема; он насторожился, – они говорили по-русски:

– Брось глупости, что случилось?

Она топорщилась. Он настаивал. Засопев носиком, она сказала:

– Третьего привезли.

– Когда?

– Часов в одиннадцать, утром сегодня…

– Кого?

– Он так мне всегда нравился, так я мечтала с ним познакомиться… Тебе не все равно – кого?… Поехала я в девять часов на дачу за моими платьями… Иду с вокзала… А они катят в автомобиле… Я – в лес, – назад на станцию… Если бы он меня увидел на дороге, – только бы мне до утра и жить…

– Кто, Хаджет Лаше?

У Бистрема точно заслонка соскочила с глаз – сразу вспомнил, как под Сестрорецком ночью во время опроса его особенно спрашивали о Хаджет Лаше.

– Тише ты! – Она схватила человека за руку, глядела на него мечущимися зрачками. – Дурак, дурак!.. (Качнулась и ему – в самое ухо.) В автомобиле были двое: этот, – симпатичный, и сволочь – Извольский… Там они с ним черт знает что делают…

Человек встряхнул ее:

– Лилька, слушай ты, еще раз повторяю, – скажи фамилию.

– Оставь! Ты просто дурак… Сказала, боюсь, значит – боюсь… Все равно я уже опиум теперь курю… Черт с вами, хоть все друг другу глотки перегрызите… Да черт со мной тоже. Вот что…

Она встала, пошатываясь. Он пытался удержать, – она изо всей силы вырывала руку. (Кабатчик за стойкой угрожающе кашлянул.) Она со страхом уставилась на него. И опять – собеседнику:

– Ну, хорошо, я скоро приду, подожди.

Она ушла за арку вниз, человек в плюшевой шляпе рассеянно мял незакуренную папироску. Бистрем до тех пор глядел на него, покуда тот не поднял глаз.

– Можно вам задать несколько вопросов? – Бистрем сейчас же подсел к нему. – Я журналист. Я невольно подслушал ваш разговор. Насколько я понял, эта девушка видела сегодня в одиннадцать утра где-то за городом в автомобиле моего друга Ардашева вместе с некиим Извольским. Ардашев до сих пор домой не возвращался. Между десятью и двенадцатью часами его квартира была ограблена. И я боюсь, что жизни его грозит опасность. Можете вы мне дать какие-нибудь объяснения по поводу всего этого?

Налымов поправил плюшевую шляпу. Потом повернулся к Бистрему всем телом. Лицо его с мягковатым носом и глубокими складками у рта, представлявшееся издали даже значительным, теперь, на близком расстоянии, оказалось просто жалкой дребеденью. И, видимо, у него самого не было желания скрывать этого обстоятельства. Он встал, запахнул пальто:

– Идемте…

Они пошли по пустынной набережной. Внизу медленно плескалась черная вода. Огни маяков боролись с туманом, бычьими голосами стонали ревуны на бакенах. Налымов сел на сверток канатов, засунул руки в рукава.

– Если у вас есть возможность пригрозить полиции скандалом в печати, вашего друга можно еще попытаться спасти. Не думаю, чтобы они прикончили его сегодня же ночью. Вам что-нибудь известно о «Лиге спасения Российской империи» и о Хаджет Лаше? Лига и Хаджет Лаше – шайка наемных убийц, но вести борьбу придется с теми, кто их нанял, а это довольно серьезно. Вы можете взять только большим европейским скандалом. Вы намерены влезать в драку?

– Да, теперь особенно намерен.

Налымов вздохнул будто с облегчением. Глубже засунул руки в рукава и начал рассказывать о Хаджет Лаше, о создании Лиги, об организации политических убийств. Случай с поддельным чеком Леви Левицкого он считал их самым уязвимым местом, в особенности теперь, когда высшая политика в Лондоне и Париже берет курс на демократию в надежде, что у вождей рабочей партии и социал-демократов найдутся более современные приемы свернуть шею большевикам…

Кашлянув от застрявшего в горле тумана, Бистрем спросил:

– Например, какие приемы?

– Хотя бы польская война… Тем не менее Лаше все же попытаются спасти, чтобы не выволакивать на улицу грязи. Но на широкий скандал не пойдут, выдадут его с головой.

Помолчав, Бистрем сказал сурово:

– Слушайте, вы представляете, какую сейчас огромную услугу вы оказываете большевикам?

– Пожалуйста. – Налымов пожал плечами.

– За эту услугу вы можете жестоко поплатиться, предупреждаю заранее.

Налымов не ответил. Мутное пятно его лица как будто затряслось от смеха.

– Я-то в этом деле хочу только спасти одного человека, такого же лишнего, как и я, – сказал он. – Но на свет вы меня не вытаскивайте, не из скромности говорю, из чисто санитарных соображений. Впрочем, с удовольствием, даже с острым удовольствием окажу эту услугу. Это было бы прекрасным завершением…

И он начал бормотать какие-то совсем уже малосодержательные фразы. Бистрем, присев на корточки перед свертком канатов, заговорил шепотом:

– Слушайте, план действий должен быть таков, по-моему…

Они вернулись в «Ночную вахту» и едва отогрелись водкой с черным кофе. Когда в предутренней мгле зазвонил первый трамвай, Бистрем и Налымов поехали в главное полицейское управление. Пришлось ждать. В половине восьмого они вошли в кабинет начальника полиции. Он сидел широкой спиной к газовому камину. Все вокруг него блестело лакированным деревом. Вошедшие сели напротив полнокровного лица начальника с лакированными глазами, лакированными усами. Он был изысканно вежлив. Бистрем сжато и энергично объяснил цель прихода: их друг, Ардашев, находится в руках шайки убийц. Дорога каждая минута: нужно немедленно послать отряд полиции на дачу в Баль Станэс.

Ничто не отразилось на лице начальника полиции, не дрогнул волосок гороховых бровей, не затуманились даже глаза, когда Бистрем упомянул о Хаджет Лаше, о Лиге, о загадочных убийствах Кальве и Леви Левицкого. Начальник полиции улыбался, взявшись за ручки лакированного кресла.

– Господа, – голос его был трубный и мощный, – господа, я охотно верю, что вы оба – в добром здоровье и твердом рассудке. Если вы пришли рассказывать мне сказки о каких-то таинственных лигах и загадочных убийствах, охотно позабавлюсь вместе с вами в неслужебное время…

Он слегка наклонил туловище. Бистрем взглянул на Налымова, тот пожал плечами. Бистрем нахмурился:

– Вам известно, что у меня был обыск и изъятие журнальных материалов?