Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Королевскому коллежу, в который в 1610 г. была преобразована группа lecteurs royaux («королевских лекторов»), созданная в 1530 г., всегда было трудно отстаивать свою независимость от университета. Незадолго до своей смерти Ришелье, очевидно, планировал (или по крайней мере мечтал об этом) наделить свою Академию гораздо более значительной ролью, нежели та, которую она уже играла при его жизни, — она должна была стать органом надзора над культурной и научной деятельностью во Франции, представляющим угрозу для автономии самих университетов.[222]

Ришелье по-прежнему заботил вопрос об общественном статусе его семьи, и, подобно большинству людей его поколения, он считал, что личные достоинства должны находить выражение во внешних проявлениях. Поэтому он отнюдь не отказывал в них самому себе, собирая коллекции, строя, создавая сады и покровительствуя искусствам и литературе. Он был не чужд стремления приумножать свои богатства, но по характеру оставался аскетом. Веселого Буаробера до его падения держали в основном для того, чтобы он развлекал кардинала, но Ришелье, не отличавшегося ни легкомыслием, ни потаканием своим слабостям, нелегко было развеселить. Обладавший слабым здоровьем, пребывавший в постоянном нервном напряжении и вечном ожидании опасностей, грозящих людям его положения, он не знал иного отдыха, кроме коротких прогулок по своему саду, а удовольствие получал преимущественно от анализа ситуации и удачных политических ходов, будь то в масштабе страны или в более крупном, европейском контексте.

Появившаяся ближе к концу 1636 г. поэма «Milliade» — тысяча едких и злобных строк — взволновала Ришелье больше, чем все прежде написанные памфлеты. Франция к тому времени находилась в состоянии войны, а Ришелье обвиняли в том, что он ради своего удовольствия пишет пьесы для подмостков.[223] Обвинение было несправедливым. Занятие театром имело для Ришелье серьезную политическую цель, как и его подчеркнутая демонстрация могущества. И то и другое было вызвано его стремлением распространить ценности, которые лежали в основе сделанного им принципиального выбора (более понятного в его время, чем в наше), заключавшегося в том, чтобы подтолкнуть короля к движению вперед, к достижению славы для Франции, а не высокого жизненного уровня для ее граждан. Судя по народному недовольству, он зашел слишком далеко.

9 мая 1635 г. Франция официально объявила войну Испании. Ришелье, должно быть, считал эту войну неизбежной еще до «дня одураченных». Еще в 1629 г. он отправил Эркюля Жирара, барона де Шарнасе, послом к католику Сигизмунду Польскому и протестанту Густаву Адольфу Шведскому, и тот с успехом восстановил перемирие между ними. Сама личность Густава Адольфа — военного лидера протестантов — делала его естественным противником дома Габсбургов, между испанской и австрийской ветвями которого складывался тесный альянс благодаря умелым действиям Оливареса. В январе 1630 г. Ришелье, готовый начать итальянскую кампанию, хотел, чтобы шведы отвлекли имперские католические войска, напав на них с севера, но французские и шведские коммерческие интересы и политические цели были слишком различными, для того чтобы Шарнасе смог добиться заключения официального союза.[224]

Максимилиан, герцог Баварский, связал себя обещанием поддержать императора в предприятии, которое впоследствии выльется в Тридцатилетнюю войну, в обмен на контроль над Пфальцем, но под давлением со стороны папы заключил союз с Францией в Фонтенбло в мае 1631 г. Франция, таким образом, оказалась перед необходимостью выполнять несовместимые обязательства — защищать Максимилиана от Густава Адольфа и в то же время оказывать поддержку Густаву Адольфу, который согласился уважать целостность Баварии только в том случае, если она будет сохранять нейтралитет. Густав, неистовый и непредсказуемый, 17 сентября разгромил у Брейтенфельда армию Католической лиги под командованием Тилли, преемника Валленштейна.

В мае 1631 г. Тилли осадил, штурмовал и взял Магдебург, единственный город, который встал на сторону Густава Адольфа. Его армия действовала с неоправданной жестокостью, убив около 20 000 человек, в результате чего протестантская Европа сплотилась вокруг шведского короля. Шведы вполне обоснованно могли считать, что Бавария нарушила нейтралитет, тем самым освободив Густава Адольфа от обязательства сохранять уважительное отношение к территориям Баварии и Католической лиги. Зимой того же года Густав Адольф успешно занял Вюрцбург, Франкфурт и Майнц, в то время как войска противной стороны опустошали все земли, которые могли захватить, в попытках прокормить себя, убивая жителей, питаясь падалью, грабя деревни и села. Германские земли были приведены в крайне бедственное состояние, и вся континентальная Европа в тревоге ждала, что будет делать Густав Адольф в следующем, 1632 г.

Возможно, для Ришелье стало большой удачей то, что Густав Адольф, который оказался не поддающимся контролю, переоценил свои силы и был убит в битве при Лютцене 16 ноября 1632 г. Зная о том, что Франция не нанесет ему удара в спину, он предложил смести находившегося перед ним Максимилиана, захватить плодородные и пока еще мирные районы между Дунаем и Альпами, невзирая на швейцарский нейтралитет, и двинуться на Вену. Он уже занял Аугсбург и Мюнхен, когда Валленштейн, вновь назначенный командующим после смерти Тилли, захватил 15 мая Прагу. Любое перемирие между Валленштейном и саксонцами угрожало бы линиям коммуникаций шведов, и Густав был вынужден отступить на север. Ришелье больше заботила Лотарингия, герцог которой в течение трех месяцев своего подчинения Людовику XIII при полной поддержке испанцев снова плел вместе с Гастоном заговор с целью посадить последнего на французский трон. Ришелье, несмотря на это, предпринимал попытки усилить французское военное присутствие в Граубюндене, где Густав нацелился на господство над перевалами.