Вирусапиенс - Сергей Гатаулин

Дмитрий повернулся, чтобы уйти, но в последний момент снял защиту мыслесферы и громко подумал:

– А сейчас ты знаешь, кто и зачем тебя создал?

– Знаю! – неожиданно ответил Вир. – Садовники! Вот только не знаю, случайно или намеренно.

Дмитрий, секунду назад решивший, что разговор закончен, дёрнулся назад, мгновенно забыв обо всём на свете.

– Один из них и сейчас находится среди вас, в человеческом теле, – как ни в чём ни бывало продолжил Вир.

– Кто? – удивился Дмитрий, едва сдерживаясь, чтобы не закричать и не вцепиться в отшатнувшегося Вира.

– Нуу! – глубокомысленно промычал тот, давая понять, что не намерен делиться секретом. – Ищите! Вы ведь такие умные, – совсем по-детски закончил он, перебирая светлую бородку руками.

Потёмкин секунду назад хотел сбежать куда угодно, лишь бы не видеть этой самовлюблённой напыщенной физиономии, но теперь замер, раздумывая.

– Ты не хотел бы поучаствовать? – начал он, но смутился и сумел продолжить лишь после небольшой паузы:

– В одной игре? Вирусапиенс улыбнулся:

– Ты хотел сказать, войне?

– Да, в войне, – не стал спорить Потёмкин.

Зная, что собеседник сканирует его мысли, он вспомнил мир гуорков, парламентёра, объявляющего волю админов, и гигантский компьютер, больше напоминающий небольшую планету, нежели вычислительную машину.

– Чем же вам не угодили существа с другого конца Вселенной? – ехидно поинтересовался Вирусапиенс, принимая сжатую мыследему.

– Они вмешиваются в нашу жизнь, меняют нашу историю, натравливают друг на друга наши народы, – бодро начал Дмитрий, но так как в мыслях его не было уверенности в собственных словах, то закончил он «за упокой»: снова сбился, забубнил, оправдываясь. – Мы так, по крайней мере, думаем, что они вмешиваются.

– Это не они! – резко оборвал его Вир.

– А кто?

– Я же сказал: ищите, да обрящете! – улыбаясь, новоявленный мессия бросил что-то на стол администратора клуба и беззвучно исчез.

Дмитрий подхватил металлическую бляху с выбитым на ней сложным числовым кодом и едва не уронил, когда увесистый кругляш бодрым голосом ведущего телевикторины возвестил:

– Ограниченный доступ к перевозчику душ. Посадочных мест – два!

Из пластины донеслись бурные аплодисменты, и удивленный «диктор» завопил:

– Нет! У вас есть бонус! И вы можете переместить т-рр-и человеческих сознания! Но только из Сети, – прибавил он менее радостно и замолчал.

От перемены мест слагаемых, как и от замены одного Медведева на другого, сумма не меняется.

«Что могут сделать три человека? – спросил себя Анатолий, преодолевая последний участок канализационной трубы. – Даже если на стороне противника полные идиоты – ничего. Нет! Могут! – поправился он через секунду. – Погибнуть смертью храбрых!»

– Чёрт-чёрт-чёрт, – продолжая чертыхаться, он залез в узкий отвод, после которого на карте Медведя начинался широкий туннель, ведущий к «Белому дому».

Хотя белым солидное здание можно было назвать лишь условно, по прихоти создателя окрашенное в нелепый розовый цвет, оно только формой напоминало величественный аналог в родном мире отважного диггера.[15]

Двадцатиэтажную башню занимала элита творческой интеллигенции, управляющая свободной страной.

Только широкий корпус-стилобат, поставленный рядом, с большой натяжкой можно было назвать белым, хотя на самом деле был он нежно-кремовым.

Комплекс не охранялся и не был огорожен. Однако проникнуть на его территорию, не имея плейта в голове, по словам Галочки, не представлялось возможным.

Преодолеть открытое пространство перед правительственным учреждением не может никто. Охранная система распознает чужака задолго до его приближения. Ей достаточно отправить сигнал на мозговой интерфейс, и если она не получит отклика от плейта, то немедленно включит защиту. Пучок направленного излучения, будет преследовать нарушителя на всем пути его следования.

Музыка, звучащая на подходе к зданию, определяет границы парализующих полей. Попав в зону их действия, человек начинает терять волю и по мере приближения к полосе максимальной интенсивности всё больше походит на овощ с грядки.

– Пойдём под землей, канализационные трубы экранируют нас, – заявил Медведь, поглядывая на Галину.

Девушка кивнула.

– На поверхности мы беспомощны и потому основная надежда на тебя. Ты для охраны невидим: у тебя плейт. – Медведь уперся взглядом в телохранителя.

Анатолий до сих пор не мог понять, как он согласился участвовать в этой авантюре. Дурно пахнущая идея, зародившись в голове двойника профессора, нашла своё продолжение в реальном мире.

Отвратительная вонь хлюпающих под ногами нечистот и сужающиеся до полуметровой ширины скользкие, покрытые слизью трубы, по которым приходилось пробираться ползком, не пугали «преобразователя миров». Его больше волновала малочисленность отряда, руководимого Медведем, неподготовленность его участников и абсолютная неопределенность завершающей стадии операции.

– Взорвём управляющие системы.

– А дальше? – настаивал Анатолий.

– Свободный народ сам найдёт свой путь. Нужно только избавить его от тирании, – отвечал Медведь, когда Анатолий загнал его своими расспросами в угол.

Слишком расплывчатым получалось это самое «послевоенное счастливо». Анатолий имел большие сомнения относительно пользы народного самоопределения. «Наверняка найдут новых царьков, и те с еще большим рвением начнут править, указывать, наставлять», – подумал он, но озвучить свои опасения не решился. В голову тут же прокралась предательская мысль: «Не так уж и плох мир, где пытки имеют вид эстетического наказания».

Анатолий с самого начала хотел отказаться от участия в бессмысленной операции, но Медведь заявил, что не отменит атаки на Дворец свободного творчества, даже если им с Галочкой самим придется лезть в логово врага.

Телохранитель понимал, что застрял в этом мире надолго, потому как чёртова сила выталкивания больше не работала. Да и куда ей толкать бедного путешественника во времени, если он уже попал в отправную точку?

«Время моё, да мир чужой, – подумал он. – А между одновременными реальностями никто никаких возвращающих сил не обещал».

Терять единственных знакомых в этом мире не хотелось, и Анатолий дал рыжеволосой Галочке себя уговорить.

И вот сейчас, вдыхая едкий запах человеческих испражнений, он снова и снова ругал себя за проявленную мягкотелость: