Полутьма - Софья Эл

копать, искать. Узнать нечто, что могло оправдать то, что произошло со мной. Придать смысл моим мучениям, смерти моих родителей. Потому что эти слова могли показать, что этот ад был не зря.

Я просто не могу принять того, что моя жизнь изуродована из-за какой-то глупости. Что-то мокрое сползает по щекам, а я крепче сжимаю бьющий по сознанию болью бок. В этом дело, да? Я просто не хочу верить, что я как несчастное животное, что, виляя хвостом, бежало через дорогу по своим звериным делам и было сбита летящим куда-то вперед автомобилем. Глупо, больно и случайно. Зацепило.

В этом все дело. Всхлип срывается с губ, а я отворачиваюсь. Не хочу видеть.

Я думала, что пытаюсь жить. А на самом деле просто бежала вдоль дороги, подтянув раненую лапу, с немым бесконечным вопросом.

За что?

Почему я?

Просто так получилось, Сим. Никакого смысла. Ноль.

— Моя кровь, — начинает вампир, а я отрицательно качаю головой, не оборачиваясь.

— Ничего важного не задето. Вызови, пожалуйста, мне скорую.

— Schatz, — начинает злиться вампир, а я безразлично смотрю в одну точку, не в силах выдавать эмоцию.

Все закончиось. Нужно радоваться. Больше ничто не будет сводить меня с ума. Если, конечно, я смогу справится.

— Пожалуйста, — выжимаю я из себя.

Сквозь какую-то пелену я слышу, как вампир достает телефон и спокойно диктует место нашего расположения. Я даже не удивлена, что это подвал в доме Палыча.

Это, наверное, ужасно, что сейчас я не могу даже думать о том, что стало с детьми. Все чувства атрофировались, оставив лишь зияющую дыру внутри. Пусто.

Вот что мы для них. Пустое место. Полиэтилен с подогревом для крови.

— Скоро будут, — говорит вампир, а я на автомате киваю, — schatz, а тебя знатно потрепали. Могла бы и хорошо себя вести, пока я героически прорывался, — Вагнер усмехается, забивая эфир бесполезной болтовней, а моя голова гудит просто от осознания того, что вампир все еще здесь, — когда ты упала…

— Мне неинтересно, — обрубаю я поток речи, — это не имеет значения, мы все равно ничего не узнали.

Я слышу, как дергается вампир. Чувствую резкую хватку на своей руке и не успеваю обернуться, как его глаза с расширенными до невозможного зрачками оказываются напротив моего лица.

— Вспомни.

Точно. У Вагнера сильный уровень внушения, он же знает, что сейчас я максимально ослаблена. Раны, алкоголь, потеря крови — все это сейчас делает возможным это. Возвращение моей жизни до.

Это достаточно странное чувство, когда одно лицо из твоих воспоминаний меняется на другое. Любопытное чувство. Твое восприятие, весь мир словно переворачивается с ног на голову. В прошлом. А самое интересное, что сейчас это отмена прошлого внушения, а значит, я так и буду помнить два варианта событий.

Это интересно. Может быть, когда-нибудь я это изучу.

Наверное, первое, что я понимаю сейчас, в воссоединившейся реальности — это то, что Вагнер не дышит. Он все так же сжимает мою руку. Вампир прищурился, разглядывая мое лицо, а я снова кашлянула, прочищая горло.

Когда уже приедет эта скорая?

— Спасибо, — говорю я, облизывая потрескавшиеся губы и высвобождая руку из хватки, — конечно, не стоило вмешиваться в мое сознание без разрешения, но тем не менее, это даже неплохо. По крайней мере, у меня есть достоверное понимание своего прошлого.

— Обращайся, schatz, — уголки губ вампира трогает улыбка, а я закрываю глаза, чувствуя облегчение от приближающегося воя сирен скорой, — я разберусь с похоронами полковника.

— Нет, — отрицательно мотаю головой, — я отвезу дядю в Москву сама, Дашка поможет. В конце концов, все мы там, и меня туда же закопают.

Вагнер продолжает смотреть на меня, а от его взгляда становится еще хуже. Если, конечно, выражение «неуютно» применимо к тому, кто каким-то чудом удерживается в сознании.

— Ладно, — отмирает вампир, а я облегченно вздыхаю, — чем я могу помочь, schatz?

— Исчезни, — шепчу я, наконец-то чувствуя, как разум проваливается в небытие, — навсегда.

Глава 29

Дядь Леша, он же главный врач нашей больнички, он же фельдшер, он же хирург, задумчиво затянулся сигаретой, выпуская в небо облачко дыма синего LD. В нос тут же ударил запах никотина, и я шмыгнула носом. Нахмурив морщинистый лоб, дядь Леша стучал пальцами по коленке. За эти два дня и без того седой врач, кажется, поседел еще больше. Лет семьдесят ему уже, не меньше, а все пыхтит потихоньку. Дядь Леша про людей. То, что у него золотые руки, сейчас легко могла подтвердить я, что только лишь морщилась от движения, да и все. Заштопал успешно, кровь перелил, поворчал да и отпустил с богом.

Баб Клава щелкнула семечкой и снова покосилась на меня. Мой рассказ с самого начала и до конца половина деревни слушала внимательно, не прерывая, а когда я замолчала… как-то странно начали переглядываться. Нет, ну а кто их всех просил собраться на лавочке у больницы? Хотя можно было что-то заподозрить, когда в палату после операции прорывалась сквозь редкий медперсонал баб Клава.

Провожать пришли. А я им тут байки травлю про вампирское общество и то, кто такой их любимый Сереженька.

— Тебе б полежать, — в очередной раз, уже больше по привычке, чем из надобности, выдал дядь Леша, а я тихонько сжала старческие пальцы, — нет, все ей, Кузнечику, прыгать куда-то надо.

Дашка прыснула в кулак, но тут же нацепила на себя невозмутимый вид. «Солярис» прогрелся уже раз двадцать, а подруга то и дело только бегала то запускать, то выключать двигатель. Это она зря. Я заранее предупреждала, что пока Ваську на труповозке дождемся, половину бензина сожжем. А ехать неблизко. До Москвы часов восемь, а со скоростью труповозки — все двенадцать.

— А ну и правильно, — махнула рукой баб Клава, а в ее взгялде блеснули искорки, — ты не бухти, Лешка. Кузнечик у нас вон какая, — баб Клава многозначительно закатила глаза, как бы демонстрируя, какая я, — все успеет. А дядьку по-человечески схоронить — это правильно. Ни одной ж души родной у него, окромя Симки-то.

— Швы же, — тяжело вздохнул дядь Леша, а баб Клава уперлась руками в бока.

— Вот заладил-то. Кузнечик вона, необычная у нас. Ей, может, швы твои вообще до места одного.

— Клавка, не гунди, — хрюкнул дядь Леша, подавившись табачным дымом, — девку-то свою отпускаем, не чужую какую. А раскроются? Ей вон, день в дороге ехать! А потом че?

— А потом Москва, — улыбнулась я старику, — залатают, если что, не переживайте.

И все снова замолчали. Нинка с Петькой, взяв Маринку за