Ричард III. Последний Плантагенет - Светлана Алексеевна Кузнецова

Он не задержится надолго в этом мире – Ричард не мог бы сказать, откуда явилось это знание, оно просто было – скоро снова возьмет за руку свою королеву и сына, надо лишь немного потерпеть.

Не будет ни новой династии, ни новых побед или свершений. Его дети никогда не взойдут на английский престол. Многих из них убьют, но кто-то обязательно выживет. Белый вепрь исчезнет с королевского герба сразу же после смерти последнего Плантагенета, но это и не важно. Память об Йорках будет жива в народе. И никто не сможет упрекнуть Ричарда III в бесчестности и предательстве своего девиза.

– Loyalty me lie, – прошептал Дик.

Девиз, который он избрал сам, – все оставшееся ему в этой жизни. Он обязан пронести его с гордо поднятой головой. До самой смерти, которая произойдет в бою и никак иначе. Ричард сам избрал свою судьбу – еще в детстве. И не дело сейчас отступаться от нее, это равносильно предательству.

– Честь меня обязывает…

Двор сотрясала новая сплетня. О том, как король отравил свою бесплодную болезную супругу, а на церемонии похорон демонстрировал скорбь и горе. Весьма неубедительно демонстрировал – как уверяли некоторые придворные дамы, уж они-то знали подобные уловки в совершенстве.

Ричард пришел в ужас и темную тяжелую ярость, когда узнал о бесчестье, творящемся в собственном дворце. Его Величество не знал, появились ли слухи благодаря Вудвилл, но уже понял: он не допустит их присутствия при дворе ни одного лишнего дня.

– Почему? За что так? – спрашивал он больше у себя, чем у кого-то.

– Подданные преклоняются перед святыми и легендарными королями. Более того, им хочется иметь мудрого и безгрешного правителя, – Ловелл за эти несколько дней словно постарел на десяток лет. Меж бровей залегли глубокие морщины. Жесткие складки очертили уголки губ. – Но еще более им нравится отыскивать пороки. У соседей или родственников. Но много лучше – в тех, кто ими правит. Обличая короля в преступлениях, люди становятся снисходительнее к собственным грехам и нелицеприятным желаниям.

– Но это же низко, Френсис. И мерзко, – Ричард не ждал ответа.

Да и что ему мог сказать друг детства: такова человеческая природа?

Оправдания всегда казались королю унизительными, но Дик заставил себя сесть за стол, взять чистые листы, окунуть кончик пера в чернильницу, сделанную в виде изготовившегося к бою вепря. Ричард писал всем, с кем когда-либо сводила его судьба: родичам, вассалам, соратникам и друзьям. Он вспоминал их встречи. Упоминал былые заслуги. То, как они сражались плечом к плечу на поле битвы и проливали кровь. Каждому он задавал один и тот же вопрос:

«Ужели вы могли подумать, что я осмелился бы совершить подобное злодейство?!»

29 марта 1485 года в городской ратуше собрался двор, парламент и представители всех трех сословий.

– Я опровергаю слухи о своей женитьбе на Елизавете Йорк, – произнес Ричард. – Я клянусь перед вами, избравшими меня, и перед Господом Нашим, что не убивал королеву Анну. Я мучительно переживаю утрату и глубоко скорблю о смерти своей жены, как и всякий нормальный человек.

Подданные внимали королю молча. Кто-то пристыженно опускал взгляд. Другие, наоборот, смотрели прямо, вглядываясь в высокую статную фигуру своего повелителя.

Дик не всматривался в лица своих подданных. Зачем? Он с ними ненадолго. У Ричарда оставалось еще одно незаконченное дело: война с Генрихом Тюдором. «Белый вепрь» победит «Красного дракона», ставленника французского паука. Тогда и наветам конец.

Думать о поражении Дик себе запретил. О нем не могло быть и речи. Младший Йорк на своем веку видел противников и поумнее, и поопытнее, чем бастард с манерами последнего простолюдина. Тюдору могло помочь чудо или измена. Но ни первое, ни второе от Ричарда не зависело.

– Я объявляю о предстоящем браке Елизаветы Йорк с португальским принцем-престолонаследником Мануэлем, герцогом Бехиа. В связи с этим принцесса с матерью покидают королевский дворец и отправляются в замок Шериф-Хаттон, к своим родственницам.

Краем глаза Дик заметил, как вздрогнула дама, находящаяся в стайке богато одетых девиц, в последнее время постоянно сопровождающих Елизавету. Леди скрывала лицо, но на Вудвилл не походила совершенно. У нее были темные волосы. Наверняка женщина уже примкнула к очередному заговору и теперь с ужасом соображала, как быть дальше. Теперь таких появится много – тех, кто поставил не на того интригана. Елизавета с легкостью умела убеждать простодушных и невеликого ума вельмож в своей исключительной важности.

На какое-то время сплетни поутихли, хотя и не прекратились совсем. Любое действие Ричарда, слово или невольную демонстрацию чувств тотчас мнили доказательством его вины. Речь короля перед собранием тотчас извратили. Его Величество объявили фигляром и лицемером, ловко скрывающим злодеяния за демонстративной скорбью и траурным облачением.

Дик лишь стискивал зубы и напоминал себе: обращать внимание на подобное недостойно истинного рыцаря и короля.

* * *

– Генриха я ожидаю не позже августа этого года, – заявил Ричард.

– И не ранее, – согласно склонил голову Ловелл. – По доступным мне сведениям, бастард спешно собирает войска для похода, но вот только с ними… – виконт слегка улыбнулся, – Тьюдору не повезло.

– Нам предстоит иметь дело со всей сбежавшей на континент и осевшей во Франции ланкастерской сворой, – заявил Рэтклифф.

– Избавления от которой французы жаждут едва ли не сильнее, чем присвоения себе наших исконных земель, – заметил Кэтсби. – Когда воину нечего есть, он выходит на большую дорогу или таится в лесах, поджидая богатых путников.

Ричард кивнул. История с Джоном де Вером, графом Оксфордом, сбежавшим во Францию после битвы при Барнете, короля в свое время сильно повеселила. Ланкастерец скрывался на континенте несколько месяцев и сильно бедствовал. Ровно до тех пор, пока не стал разбойничать. Графу каким-то чудом удалось устроиться на корабле, совершавшем пиратские набеги. Французы с большим трудом, но все же изловили его в 1473 году и посадили в тюрьму. А в 1484 году выпустили с условием, что Оксфорд примет участие в новой кампании Генриха Тюдора. Де Вер, разумеется, согласился и стал одним из командующих в войсках безродного претендента на английский престол.

– Вот вернутся они все во Францию и лет через тридцать не оставят от нее камня на камне! – усмехнулся Рэтклифф.

– Не вернутся, – твердо заявил король. Он понизил голос, но услышали его все. Соратники замолчали мгновенно, и в зале воцарилась тревожная тишина. – В предстоящей битве не останется проигравших. Только победитель. Один. Мы сразим «дракона», либо он уничтожит нас и зальет Англию кровью. Тюдор с королевством не связан. Его войска будут разорять, грабить и убивать. А сам бастард казнит всех, кто может попытаться сместить его с трона, даже собственных союзников.

Некоторое время тишина висела невидимой стеной. Казалось, сгустился сам воздух.