Ливонский принц - Андрей Посняков

Кроме «колесницы», верный Машин слуга доносил из той деревни, откуда ее привезли и где убили «странного» немца: «пучеглазого, ровно рыбина, и в лыцарском шеломе». Рыцарский шлем… Может, просто мотоциклетный: А «пучеглазый» – очки-консервы?

Но самое главное заключалось вовсе не в этом. В конце-то концов, мало ли и раньше поступало Арцыбашеву сведений о разных диковинах? Ну, подумаешь, мотоцикл – и что? Пахать на нем, что ли? Или Машу катать? Так аккумулятор, верно, давным-давно разрядился, разве что только с толкача завести… А вот насчет деревни Хилово, той самой… Оказывается, какие-то странности появлялись там не то чтобы часто, но с завидной регулярностью, как сообщил Хавроний – «кажный месяц третьего дни в церквы местной тумане».

Третий день каждого месяца! В местной церкви – туман. Из тумана – «немец». Значит, можно уйти? Вот он – портал! Проверить бы…

– Проверим, – княжна усмехнулась. – И зачем тебе только понадобились эти немцы? А впрочем, как знаешь. Не сомневайся – я тебе помогу. Что так сморишь?

– Ты очень красивая, Машенька! Такая, что с ума можно сойти, – честно признался Лёня. – Господи, неужели мы с тобой и в самом деле поженимся?!

– Ты – женишься, – снова засмеялась Маша. – А я замуж выйду. И уеду из этой проклятой усадьбы навсегда! Никогда больше – слышишь, никогда! – не увижу погубителя моих бедных родителей и сестры! Такое многого стоит, Магнус… Кстати, ты мне тоже по нраву пришелся. А так бывает редко.

* * *

– Погубитель родителей и сестры? – недоверчиво переспросил Василий Щелкалов, Разбойного приказа старший дьяк. – Прямо так и сказала?

– Точно этими же словами! – уверила соглядатайка, курносая веснушчатая девчонка с рыжеватой косой. – Христом-Богом клянусь.

Дьяк покачал головой:

– Ну и дура ж тогда твоя боярышня! Ну и дура. Что, не знает, что стены уши имеют? Иль молода еще… Что еще скажешь, Верунька?

– Боярышня в Новгород собралась. С женихом со своим.

– В Новгород, говоришь? – Василий Яковлевич покрутил меж пальцами каленый орешек. – Ну, и ты с ними поедешь.

Девчонка встрепенулась:

– А вдруг да, батюшко, княжна-то меня не возьмет? Здеся, на усадьбе, оставит.

– А ты сделай так, чтоб взяла, – с нажимом промолвил дьяк. – Придумай что-нибудь. Ты ведь у нас выдумывать мастерица… с колдуньей своей. Аль забыла, кто тебя спас, а?

– Не забыла, батюшко! – Верунька повалилась на колени и заплакала, уткнувшись своему покровителю в коленки.

– Ну-ну, будет тебе, – расслабился тот. – Будет, я говорю! Ишь, сырость тут развела…

– Ой, господине мой, батюшко-благодетель, – подняв голову, девчонка глянула на дьяка с лукавым прищуром. – Да я ж за-ради тебя на все готова пойтить! Аль не ведаешь?

– То-то, что ведаю, дщерь, – вальяжно рассмеялся глава Разбойного приказа. Высокий, осанистый, он сильно походил на старшего брата, Андрея Яковлевича, правда, был чуть потолще да пошире в плечах.

Девчонку эту, Веруньку, он в буквальном смысле слова спас от костра, потому как состояла девка при одной ведьме. Ведьму раскусили, взяли, да после пыток сожгли, а вот Верунька поведала много чего интересного… к тому ж оказалась искусна в любви, чем дьяк, что поделать, пользовался иногда с очень даже большим удовольствием. А девку отправил туда, где она и была – при юной княжне Старицкой. Много, много чего порассказала Верунька, и про ведьму, и про княжну… про заговоры ее, про наговоры… на извод государя нашего Иоанна Васильевича! Давно это было, правда, да только тогда не дали Щелкаловы ходу этому делу – Старицкая княжна и так в опале была. А вот ныне, когда часть волховской земли грозила ей в приданое – немцу ливонскому! – отойти… Нынче все могло пригодиться – и давнее, и вот, новое.

А Верунька уже забралась к дьяку на колени, прижималась, ластилась, словно кошка, только что не мурлыкала. В иное время Василий, что уж сказать, и приголубил бы девку, да вот сейчас некогда было – нужно было срочненько посоветоваться с братом, Разрядного приказа главой. Ну, да ничего, будет еще время и на эту жадную до грешной любви девку, будет, а пока же…

– Ступай пока, Вера. Ступай. Как в Новгород будете отправляться – дай знак. Скажу, как там верного своего человечка сыскать, и слово тайное к нему дам.

* * *

В Новгороде Маша и Магнус, естественно, поселились отдельно. Король – на государевом подворье, княжна – при женском монастыре, в гостевой. Оно и не худо – перед свадебкой грехи замолить да испросить у Господа покровительства для доброй семейной жизни. Настоятельница – добрейшая матушка Параскева – сразу же прониклась к девушке самым искренним участием: опекала, беседовала, а после беседы позволяла долго гулять по саду.

– Красивый у вас сад, матушка! – искренне восхищалась Маша. – Вот и мне б завести такой же.

– Заведешь, – крестясь, смеялась настоятельница. – Было б только желание да Божья воля.

Княжна явилась не одна, со служанками, слугами, с возком – ездила днем по делам, смотрела приданое – земли по Волхову-реке, далеко. Сам государь землицы те в приданое юной княжне дал! Знать, захотел сиротинушку приветить, дело свое пагубное загладить… замолить… хоть чуть-чуть.

Царя-сыроядца в Новгороде помнили и не жаловали. Еще б – в собственном-то городе такой-то погром учинить, куда там татарам! И зачем, спрашивается? Вольности, говорят, старинные новгородские до конца извести? Да кто тут о тех вольностях помышял-то, кто помнил? Старого-то родового боярства сто лет как не было – выселили, а земли их московским дворянам раздали.

Оставив возок на окраине города, у разрушенных во время недавнего погрома ворот, Маша пересела на коня. В узком кафтане для верховой езды – чуге, в длинном, ниспадающем на круп коня летнике, девушка напоминала отважную древнюю воительницу, какую-нибудь древнерусскую княжну или скандинавскую принцессу. Синие, сияющие отвагой глаза, густые темно-русые волосы, стянутые тоненьким ремешком, на поясе и вовсе не женский аргумент – легкая татарская сабля. И это еще не считая двух пистолетов в привешенных к седлу чехлах.

Пистолеты по тем временам – оружие дорогое и редкое, каждый как два мушкета стоил. Использовались обычно в конном бою, быстро, с наскока. Перезаряжать, как правило, бывало некогда, потому и продавались пистоли всегда парой. Эти вот были чудо как хороши: доброй немецкой работы с колесцовыми замками – искры на затравочный порох выбивало зубчатое колесико, заведенное особой пружиной. Никакого тлеющего фитиля – и в дождь можно было стрелять, правда не в очень сильный.

Углядев столь грозный вид, дожидавшийся суженую король едва удержался от смеха:

– Ну, Марья Владимировна! Ты, никак, на войну собралася.

– На войну не на войну, а народ в лесах всякий.

Грациозно спрыгнув наземь, княжна обворожительно улыбнулась, небрежным жестом поправив на боку саблю. И тут же, перехватив насмешливый взгляд жениха, вспыхнула: