Империя "попаданца". "Победой прославлено имя твое!" - Герман Романов

Павел Владимирович зажал правой рукой рану на бедре – сквозь пальцы сочилась кровь. Но боли физической подполковник не чувствовал – кровью истекала душа. Он только глухо материл генерала Измайлова – тот погубил свою армию, погубил бездарно, забыв, что нельзя быть везде сильным.

А вот старый генерал Василий Суворов, при почти равных с ними силах, сумел разорвать линию дважды и теперь добивал окруженных воронежцев. И ни Измайлов справа с кроншлотцами, ни он слева с ингерманладцами, получивший в бою две раны, но продолжающий командовать, ничего уже не могли сделать. Бой проигран…

Только отступать – генералу на Ямбургский тракт, подполковнику на Гостилицы. И дай бог государю императору Петру Федоровичу сейчас растрепать войска Панина и построить армию для боя с Суворовым. Если нет, то спасет его только чудо…

Гостилицы

От сердца чуть отлегло – запах поражения перестал витать, и потянуло, хорошо потянуло легким дымком победы. На левом фланге три роты измайловцев и два эскадрона лейб-кирасиров не удержались, когда по ним ударил со всего размаха подоспевший резерв – пехота генерала Ливена и драгуны генерала Мельгунова.

Три коротких, всего из двух рот каждая, колонны голштинцев с ходу прорвали тонкую линию мятежных гвардейцев – разорвали их строй, смешали, а это оказалось на руку опомнившимся казакам Данилова. Сотня донцов тут же врубилась в сечу и радостно начала избиение разрозненных отрядов гвардейцев с зелеными воротниками.

А лейб-кирасиры своим ничем помочь не могли – сами отчаянно дрались с кавалерией Мельгунова и подоспевшими голштинскими драгунами. Его опытные ветераны быстро намылили шею латникам, тем более что пара сотен донцов к рубке подоспела, спешно подошли, быстрее, чем раньше деру давали. И еще две сотни казаков в тылу гвардии замаячили и тем неустройство в противнике усилили.

А на правом фланге дела чудные и неожиданные пошли, но зело приятные. Гудович бегство гусар остановил и сам атаковал лейб-кирасиров с двух сторон – справа пошли сербы Милорадовича, а слева засверкали саблями его отборные голштинские гусары, за ними пошли второй шеренгой, встопорщив пики, казаки Денисова. И враз поплохело кирасирам, когда на них вдвое больший противник налетел.

Спасти положение еще могли преображенские гренадеры, что к ретираде петербуржцев принудили. Если бы их батальон по пехоте Ливена без заминки ударил…

Но среди гренадеров пошло неустройство, и почти сразу открытый мятеж начался. Петр в подзорную трубу видел, как взметнулись несколько ружейных дымков и трое всадников, что в атаку гвардейцев призывали, слетели с коней, сбитые пулями.

А потом преображенцы дали слитный залп по кирасирам в спину – те такой подлости от своих же братьев гвардейцев никак не ожидали. Атака сразу захлебнулась, и латники, строй окончательно смешав, в бегство паническое ударились, казаками по пятам преследуемые. Уже не стреляли ни из пушек, ни из ружей. Слитые шеренги драгун смяли измайловцев и втаптывали их в землю. Справа рубили несчастных гвардейских солдат гусары, кололи пиками казаки.

Петр тут впервые увидел, как страшны казачьи дротики. Донцы метали их практически в упор, с пяти шагов, и пронзали насквозь человеческое тело. Умирающий только за древко хватался, иногда пытался из груди выдернуть, но его рубили саблей…

Уже боя не было. Шла беспощадная рубка гвардейцев, их полное уничтожение. А в ручье гренадеры и петербуржцы штыками докалывали уцелевших измайловцев, и Петра передернуло – речная вода была кровавой, с розоватой пеной. Страшно…

Далеко впереди мчались всадники – это донцы преследовали панически бежавших лейб-кирасиров. Тех не много вырвалось из окружения, с сотню примерно, но вот догнать их и всех истребить казакам вряд ли удастся, два-три десятка наверняка до своих в Петергофе добегут. А значит, и предупредят их о полной гибели мятежников у Гостилиц…

– Батальону кроншлотцев, всей кавалерии и казакам срочно идти к Дьяконово, поспешать сикурсом к генералу Измайлову. И пусть Мельгунов командует! – Петр жестко бросил адъютанту.

Этот императорский приказ был выполнен через десять минут – первыми ушли кроншлотцы быстрым шагом. Не успев в один бой, они торопились принять участие в другом. И Петр попенял себе за излишнюю перестраховку – этот батальон здесь оказался лишним, а мог бы значительно усилить войско генерала Измайлова.

Следом за пехотой потянулись драгуны и лейб-казаки Денисова, а еще через десять минут короткого отдыха следом пошли сербские гусары и две сотни казаков Данилова. Он бы и сам помчался туда, но не смог – смертельно устал…

Петр отложил подзорную трубу и закурил – на душе было смутно и радостно. Тяжело от гибели людской, от крови, напрасно пролитой, – ведь многие из погибших не были в заговоре, но пошли за мятежниками потому, что всю жизнь болтались, как дерьмо в проруби. Радостно чуть было от заслуженной, первой победы, но вот горечью всю радость вытесняло. Кровь, повсюду разлилась человеческая кровушка.

Во рту сразу горько стало, и он сплюнул, передернулся – вспомнил, как из распоротого живота клубок дымящихся кишок вывалился.

«Баталисты хреновы! Вы по этому полю походите да на муки человеческие поглядите, тогда и другие картины рисовать будете!»

И злоба росла, лютая злоба – на Катьку, на братьев Орловых, на других заговорщиков, на сенаторов, что братоубийственную драку заказывали, на тех священников, что это смертоубийство благословили. Страшной и лютой всегда бывает драка за царскую власть, кровавой и беспощадной, жизнь топчущей.

И Петр заплакал, слезы катились по щекам, но он их не стеснялся. Император оплакивал тех, кто за него встал, насмерть, и кто в это бессмысленное братоубийство против воли кинулся. Он поднял глаза, утер их платком, арапом поданным, – почти рядом стояли солдаты, лица не радостные, а суровые, и он заметил, что многие до хруста, до побелевших пальцев, стискивали кулаки.

И он благодарен им был, и солдатам, и офицерам. И Ливену с Гудовичем, что понимающе на него смотрели. И внезапно Петр осознал, что теперь они всей душой его, насмерть встанут немедленно, по первому слову.

Будто с пятипудовым мешком на плечах поднялся Петр, поклонился в пояс солдатам, горделиво вскинул голову. Он осмотрел своих солдат цепко и видел, как подобрались они, ожидая его слов.

– Спасибо вам, дети мои! Мы раздавим мятеж, но пусть это будет последняя русская кровь, русскими же пролитая. Пусть льется только вражеская черная кровь, и драться мы будем только за землю нашу, народ наш, да веру нашу чистую, исконную, православную. Клянусь вам!

– Императору Петру Федоровичу, отцу нашему! Виват! – то уже генерал Гудович крикнул, лицом просветлев.

– Виват! Виват! Виват! – многократно прогремело со всех сторон. И Петр видел, как все они самозабвенно кричат – немцы и русские, солдаты и казаки, офицеры с генералами.

– Две чарки водки каждому да по десять рублей за службу верную жалую!

Эти слова Петра были встречены таким же восторженным ревом, а он пошел меж ликующими солдатами, то по-отцовски обнимая кого-то, то похлопывал по плечу. Подошел к плащу, постеленному на траве заботливым Нарциссом, прилег и на небо уставился…