Огнедева - Елизавета Дворецкая

— А ну, идите-ка все отсюда! — грозно приказала она, и железной повелительной воле, звучавшей в ее голосе, казалось, должны были повиноваться не только люди, но даже стихии. — Вижу ее, вижу! — возбужденно воскликнула волхва, потрясая кудесом. Ее глаза загорелись желтым огнем, по телу пошла сильная дрожь, косички затрепетали, многочисленные обереги застучали и зазвенели. — Вижу тебя, тварь болотная! Хочешь силой со мной померяться! Ну, выходи!

Будто собравшись плясать, она встала перед лавкой с кудесом в одной руке и с колотушкой, обернутой куском меха, в другой. Женщины кинулись прочь, оставив ее наедине с больной: сейчас здесь разыграется битва между волхвою и духом болезни, и при этом не стоит присутствовать, чтобы не попасть той или другой под горячую руку. А вслед им неслись размеренные удары в кудес и отрывистое пение: Боровита начала свою битву, и тень огромного черного медведя встала за ее плечами…

А тем временем весть о появлении девушки уже облетела Словенск. Словеничи[35]не успели еще обсудить новость о том, что к Вышеславовой невестке Судиславне приехал из Ладоги брат Вольга — небось, вести привез, как там с русью воевали да что с Полянскими гостями решили, — как Остряна, дочь Вышеслава, прибежала домой с более потрясающей новостью. В Перыни появилась девушка, ладожанка, да еще и больная, почти умирающая! Говорит, что она Тепляна, дочь Витонега. А еще загорелся огонь на жертвеннике Огнедевы, тот самый, что знаменует выбор новой Девы Ильмеры! Потрясенные такими небывалыми вестями, свободные от дел словеничи устремились к Перыни, но туда никого не пустили, и на вопросы жрицы отвечать отказывались. Даже самому старейшине Вышеславу его сестра Добролюта не позволила посмотреть на найденную в лесу девушку.

А слухи уже ходили один чуднее другого: то говорили, будто у девушки руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, другие — будто она была найдена обнаженной и завернутой в медвежью шкуру, как расколдованный оборотень, и тут же все соглашались, что одно другому не мешает и что у бывшей медведицы-Огнедевы очень даже могут быть руки в золоте, а ноги в серебре. Поглядеть на такое диво жаждали все, однако жрицы не подтверждали, но и не опровергали слухов, чем только подогревали общее любопытство и возбуждение. Старое предание о Девах Ильмеря, за семь десятилетий несколько поросшее быльем и мхом и ставшее почти баснью, снова ожило в умах. Люди пересказывали друг другу то, что слышали от своих бабок и дедов: как прекрасны были прежние Девы Ильмеря, какими чудесными дарами они обладали, какие дивные дела творили… и как уходили иной раз в волны озера, пущенные на широкой доске на воду, в уборе невесты, с драгоценными ожерельями из разноцветных бусин и пышном венке… Новая Дева Ильмера, чужая, никому не знакомая, да еще появившаяся таким чудесным образом, казалась истинной богиней, и словеничи толпились у подножия Перынского холма и бросали жадные взгляды на священные ворота, через которые их пропускали по одному в дни принесения жертв.

Вольгу весь этот шум неописуемо раздосадовал. Именно огласки своего бегства они с Дивляной больше всего хотели избежать, но судьба, словно нарочно посмеявшись над ними, устроила все наоборот. Большего шума он не смог бы произвести, даже въехав в Словенск под звуки рогов и прокричав на все озеро, что похитил дочь Домагостя, чтобы взять ее в жены вопреки воле ее отца и без позволения своего собственного родителя.

Дивляну он не винил: Загор и Невер рассказали, что она была почти в беспамятстве даже тогда, когда жрицы ее нашли, и уж совсем ничего не понимала, когда ее увозили. Гневаться на парней Вольга тоже не мог: не наткнись жрицы на их шалаш, его невеста могла бы умереть. Но теперь, когда она спасена, о ее появлении знает весь Словенск, а он, Вольга, не может к ней пройти! Хоть еще раз похищай, в самом-то деле! Вот ведь кикимора напряла, Встрешник намутил!

— Уж не судьба, так не судьба! — бормотала Любозвана, пытаясь если не утешить брата, то хотя бы удержать от опрометчивых действий. — С богами не спорь, брате, может, они и смилуются.

Когда Вольга вдруг явился к ней, будто с горы слетел, да еще и сообщил, что похитил дочь ладожского воеводы, она перепугалась. Любозвана и раньше догадывалась, что неспроста ее братец зачастил в Ладогу и что не только возможность проявить себя в сражении с русью его туда влечет. С кем сразиться, он бы и дома нашел — и чуди кругом полно, и изборский князь Дедобор дремать не дает, да и русь та же с озера приходит… Она помнила, как еще прошлой осенью, на ее собственной свадьбе, брат мимоходом расспрашивал, что за девушки вон те две, рыженькие, вроде Домагостя ладожского дочери… И правда ли, что меньшая вроде покрасивее старшей будет… Тогда ей, невесте, было не до чужих девушек, но теперь она вспомнила эти его расспросы.

Но Любозване и в голову не могло прийти, что Вольга при всей его пылкости и безрассудстве решится на похищение девушки из такого знатного и могущественного рода! Она испугалась: скольких людей он сразу сделал своими врагами! Домагостя и всю ладожскую старейшину — это само собой. Но и от словенских родичей добра ждать не приходилось. Любозвана не раз слышала в семье мужа разговоры о том, что теперь, когда старейшины Словенска породнились с плесковскими князьями, их надежды стать князьями словен упрочились. И Вышеслав не раз высказывал опасение, что и Домагость, его главный соперник на Волхове, постарается раздобыть себе подобную родню. А если одна из дочерей Домагостя станет невесткой Судислава плесковского, то именно так и выйдет! Понятно, что Вышеслав будет не в восторге и всеми силами попытается этому браку помешать!

— Что же мне делать с вами! — шепотом причитала Любозвана, боясь, как бы кто не подслушал из сеней. — Горе ты мое! Куда же я вас дену?

— Помоги, Любаша! — уговаривал Вольга, прекрасно знавший, как любит его сестра, и с самого детства привыкший находить у нее помощь и утешение во всех бедах. — Мне без нее не жить, а если поймает нас ее отец или Вышенька, то всему конец!

— Уж это верно! Но к себе же я не могу принять ее! Разве что вот… Есть у нас тут баба одна, Пестрянка, родом из Брускавиной веси. Вот там бы вам переждать. Не знаю только, чего вы дождетесь, но если искать будут, там уж точно не найдут. Сейчас позову Пестрянку, скажу, пусть Полоза пошлет с вами — это ее брат, он доведет. А с людьми, брат, сам объясняйся.

Но не успел Вольга обрадоваться, а Любозвана кликнуть кого-нибудь из сеней, как в дверь постучали и в истобке послышался голос старейшины Вышеслава:

— Судиславна, сношенька моя! Горлинка моя сизая, здесь ли ты?

— Здесь, батюшка, — по привычке отозвалась Любозвана и тут же прижала руку ко рту — но поздно.

— Выйди, солнышко наше! А то люди говорят, брат к тебе приехал, а на глаза не кажется. Здоров ли сокол наш, не привез ли хворобы какой?

Вольга в досаде хлопнул себя по колену. Зря он надеялся, что сумеет уехать, не попавшись на глаза Вышеславу. Не прийти поклониться родичу было бы неучтиво, но Вольге сейчас было не до того. Как же, размечтался! Будь он мухой, тогда еще, может быть, и миновал бы Словенск незамеченным. А тут ведь из каждой избы по десять глаз глядят — уже и доложили.