Дева и Змей - Наталья Игнатова

Не может быть, чтоб не нашлось да хоть в той же Германии еще нескольких специалистов уровня Лихтенштейна. Если ни к кому из них не пришел любопытствующий Змей, то лишь потому, что не повезло. Если же целенаправленно проводить эксперименты, искать раздражители, стимулы, на которые последует однозначная реакция, опыт Лихтенштейна можно повторить. Но, достигнув успеха, не погружаться в пучины самоуничижения, а стремиться к новым вершинам. Воплотившаяся идея не способна на развитие как личность. Воплотившееся Зло — тем более. Зло вообще, при всем своем разнообразии, довольно убого, если не сказать, примитивно. Значит, единожды найденная схема будет работать бесконечно долго.

Ну да, осталось всего ничего: начать да кончить.

…На площадке перед подземным гаражом, шофер выскочил из машины, распахнул дверцу перед Куртом. Тот, выходя, поймал взгляд дежурного и разозлился, на себя разозлился, и на парня в стеклянной будочке. “Мерседес” ручной сборки и личный шофер еще не делают человека кем-то особенным. Много ли нужно, чтобы это понять? Видимо, много. Ох, как много еще нужно объяснять, сколькому еще надо учить, причем учить людей умных, людей способных, людей не прозябающих, как этот паренек в должности дежурного на платной парковке.

Взять тех же фон Нарбэ, прекрасного парня Вильгельма, так хорошо понимающего свою ответственность за тех, кто от него зависит. Ответственность он понимает, этакий добрый барин, и, хочется верить, что разумный. Но сколько людей в Нарбэ обеспечивают благополучие замка и его хозяев? Сколько в самом замке трудовой интеллигенции? Обслуга их домашнего аэродрома, личный врач, священник, целый парк техников, не только аэродромных. В деревне вообще без механизаторов не жизнь. А лесники с высшим образованием, ветеринары, ухаживающие за фазанами, оленями и прочей живностью в роще вокруг замка — да мало ли там культурных, образованных людей? И все они проходят по категории “прислуга”. И высшей честью для себя считают отужинать за хозяйским столом. То есть, хозяева держат их ниже, чем средневековые бароны держали борзых собак. Тем позволялось кормиться тут же, в столовой. Как вот Ефрему, особо приближенному за былые заслуги его батюшки перед семьей фон Нарбэ.

Спускаясь в лифте за “Победой”, Курт с некоторым содроганием поймал себя на мысли о том, что Драхен, если обработать его должным образом, способен, наверное, разом искоренить такую несправедливость. Вот только выйдет ли из этого что-нибудь доброе? Если, действительно — разом? Если люди не сами осознают несправедливость, а заставит их чужая и зловещая воля?

Да уж… тяжела ты, шапка Мономаха. Прав Ефрем, зло — оно и так есть, а вот добро, как ни печально, люди должны делать сами. Но это все — теория, наподобие тех же идей, только невоплощенных. На практике же, если человека не заставить, черта лысого он сделает добро, хотя бы самому себе.

В Ауфбе Курт приехал незадолго до полудня, когда горожане уже прятались по домам от бесов, особенно опасных в это время суток. Мать вышла на крыльцо встретить его. Она была расстроена, и, кажется, тревожилась. О чем?

— Вот, прочти, — в руках у нее вчерашняя вечерняя газета, — бедная девочка…

…— Ты правда можешь сделать так, чтобы все забыли? — спросила Элис.

— Да.

— Я хочу забыть, Крылатый.

— Извини, — он покачал головой, — вот с тобой ничего не выйдет. На самом деле, ты хочешь помнить, а я не могу заставлять тебя.

— Тогда пусть забудут другие, все, даже… его родители. Сможешь?

— Конечно. Но потом мне нужно будет отдохнуть. Куда тебя отвести? В отель, в Ауфбе, или, если хочешь — в Срединный мир?

— В Сибирь, и Африку, и Индию, и даже на Луну, если я пожелаю, да?

— На Луне довольно холодно…

Элис фыркнула.

— А на Солнце, mon prince?

— Там тепло.

— Тогда я хочу на Солнце!

…— Что такое? — Курт взял у матери газету. — Что-то случилось с Элис?

— Курт, я не знаю, — Варвара Степановна тяжело вздохнула, — вчера ночью к ней в дом пришел этот Драхен. И увел ее. Не сказал зачем, не сказал куда. Я ждала до утра, потом вернулась домой, не отхожу от телефона, но Элис так и не позвонила.

— А в газете что?

— Да телефоны же, — Варвара Степановна показала Курту обведенные карандашом номера. — “Adlon Kempinski” — отель, где всегда останавливаются Ластхоп, бывая в Берлине. Но там не дают справок о VIP-персонах, так что…

— Мама, — произнес Курт.

Прерванная на полуслове, Варвара Степановна посмотрела на него с беспомощным недоумением.

— Мама, — повторил Курт, добавив в голос укоризны, — я, конечно, могу и сам, но мы же не в игрушки играем, речь ведь идет об Элис.

— Я знаю, что она в отеле, — признала Варвара Степановна, — и, вроде бы, с ней все в порядке. Вчера вечером она звонила отцу. А сегодня заказала в номер довольно приличный завтрак, — мать не выдержала тревожно-печальных интонаций и улыбнулась: — Все-таки я права, молоденьким девочкам надо хорошо питаться. Но, Курт, Драхен там, с ней, его не видно и не слышно, никто не подозревает о его присутствии, но мы-то с тобой знаем.

— А тебе кто нужен? — прямо спросил Курт. — Драхен или Ластхоп?

И под взглядом матери едва не попятился, рискуя свалиться с крыльца.

— Ты думаешь, я здесь на работе? — спросила Варвара Степановна таким тоном, каким говорила когда-то с закоренелыми и безнадежными двоечниками, сообщая им о переводе в другую школу. — Ты думаешь, весь этот год, и всю эту неделю я тебя обманывала?

— Мам, — пробормотал Курт, чувствуя себя не то, что двоечником, а еще и хулиганом, — мам, честно, про обманывать я даже не подумал. Я про работу думал, да, но не в смысле, что ты…

— Ох, сынок! — Варвара Степановна развернулась и пошла в дом.

Курт поплелся следом, не зная, что еще говорить. Свинья он! Нет, даже не свинья, свиньи — они умные.

— Мы с твоим папой, — мать села за стол в столовой, взмахом руки отослала служанку, и Курт, как ни было ему стыдно, отметил про себя естественность и привычность этого жеста. Как быстро мама научилась вести себя заправской барыней, — мы с твоим папой знали друг о друге почти все. А ведь была война, и мы работали в условиях настолько тяжелых и настолько опасных, Курт, что не дай бог когда-нибудь вам, молодым, узнать такое. Все вокруг были врагами, и многие могли больше, чем обычные люди. Тот уровень секретности, в котором нам приходилось жить ты можешь себе только представлять. И все же, сынок, когда наше командование узнало, что мы с Робертом любим друг друга, вместе с разрешением пожениться нам не то, что позволили, нам рекомендовали рассказать о себе то, что было возможно. И невозможного, ты знаешь, нашлось немного. Я так и не узнала никогда, кто курировал Роберта. И не знала, только догадывалась, чем он занимается помимо обычной работы, той, что описана в тысячах книжек про шпионов. А все остальное: кто он, откуда, как и почему оказался там, в “Дас Рейх” — все это я о нем знала. А Роберт — знал обо мне. И никогда, Курт, наша страна, наши люди не заставят нас обманывать друг друга, не заставят мужа работать за спиной у жены, или мать — за спиной у сына. Потому что главное всегда — это человек. Ты можешь добровольно жертвовать своим благополучием ради счастья многих, и эта жертва будет принята с благодарностью. Но ни ты, ни я, никто другой не может и не должен распоряжаться таким образом близкими людьми. Ты прав, конечно, будь я на работе, появление здесь Элис, ее отношения с Драхеном — все это сразу стало бы интереснейшими темами. Но, Курт, даже в этом случае я сама ничего бы предпринимать не стала. Даже пожелай я того, мне бы просто-напросто не позволили. Потому что здесь затронуты еще и твои интересы. По крайней мере, один интерес, — Варвара Степановна слабо, немного грустно улыбнулась, — зеленоглазый интерес с фамилией Ластхоп.