Кремлевская жена - Эдуард Тополь

Яхта стояла ниже меня по течению реки, метрах в ста. Половину этого расстояния я прошла уже на четвереньках… Потом с трудом, буквально из последних сил, перелезла с пристани на высокий и мокрый борт яхты.

И ползком под дождем добралась до двери ходовой рубки.

Но она оказалась запертой.

Я просто взвыла от досады: за стеклянным окном этой двери справа от штурвала покоилась в клеммах трубка радиотелефона!

Я оглянулась в отчаянии.

Мокрая палуба была пуста — ни багра, ни топора, ничего.

Холодный дождь хлестал меня всю — лицо, спину, ноги.

Я встала спиной к двери и правым локтем изо всей силы саданула по стеклу.

Оно разбилось, пропоров рукав мокрого кителя и разодрав мне локоть до крови.

Я сунула левую руку в разбитое окно и изнутри открыла дверь. Ввалилась в рубку. И, оставляя на полу лужи, побрела к радиотелефону. Постояв над ним, посмотрела на часы, висевшие в рубке рядом с барометром и еще какими-то приборами.

Было 15.21. Я опоздала на шесть минут. Звонить или нет? Я осторожно сняла трубку и послушала.

— Алло? — тут же прозвучал в трубке голос телефонистки. — Алло! Слушаю вас!

— Власова… — сказала я и тут же поправилась: — Или нет — Куркова!

— Так кого — Власова или Куркова? — со скрытой насмешкой произнесла кремлевская телефонистка.

А стрелка все бежала, стуча мне в виски: поздно! поздно! поздно!..

— Любого… — сказала я.

— Соединяю. Они все равно вместе сейчас, — произнесла телефонистка, и в трубке тут же раздались гудки, а затем мужской голос:

— Курков… Алло, Курков слушает.

Я сглотнула ком в горле.

— Алло!.. Это я, Ковина…

— Анна?! — обрадовался Курков. — Где вы? Откуда вы звоните?

— Это не важно! Слушайте! Сейчас на аэродроме окружают все Политбюро и арестуют Горячева. Вы слышите? Алло!

— Я слышу, Аня, слышу. Но вы не волнуйтесь. Мы все знаем. Самолет с Горячевым ушел на другой аэродром, а во Внуково сел самолет-дублер…

— Как?! Вы знаете? Откуда?!

Черт возьми, Лариса все-таки осуществила свою задумку! Подставила вместо самолета Горячева самолет-дублер!

— От вас, Анна! — сказал Курков. — Тут рядом со мной генерал Власов. Он приносит вам благодарность и говорит, что вам присвоено внеочередное звание…

— Да плевать мне на звание! Вы… — и тут у меня даже горло перехватило от блеснувшей в мозгу догадки, — вы меня вели? Все это время?

— Конечно! С той минуты, как вы поселились у Гольдина и сказали ему, что вы что-то «надыбали». Мне вы тоже об этом говорили, помните? А теперь извините — мы спешим встречать товарища Горячева. Только скажите, где вы находитесь? Вертолетчики доложили, что вас нет в штабе этих танкистов… Анна! Вы плачете?

— Вы дерьмо! Вы все дерьмо!.. — сказала я, шмыгая носом и размазывая слезы и кровь по расцарапанному лицу. Теперь я все поняла: люди Куркова вели меня и на Кабельной в рабочей общаге, и в «Матросской тишине», и в Барвихе. Но никто и пальцем не шевельнул, чтобы вытащить меня из рук этой садистки Зины. Даже Гольдин, вынужденный ехать с гадалкой на дачу Горячевых, только делал вид, что не знает, где я, чтобы не спугнуть заговорщиков раньше времени. — Дерьмо! Вы слышите? — крикнула я в трубку.

— Считайте, что я вас не слышал, — сказал Курков. И дал отбой.

Назавтра, 17 сентября, в «Правде» на первой странице было опубликовано следующее сообщение, привожу полный текст:

ВОЗВРАЩЕНИЕ М.С. ГОРЯЧЕВА В МОСКВУ

Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горячев 16 сентября отбыл из Красноярска в Москву. На аэродроме его провожали первый секретарь Красноярского крайкома КПСС О.С. Шенин, председатель Красноярского крайисполкома В.И. Сергиенко, члены бюро крайкома партии, представители общественности.

Вечером М.С. Горячев прибыл в Москву (ТАСС).

И никто не обратил внимания на то, что в этом официальном сообщении о прибытии главы правительства в Москву ТАСС впервые не указало, на какой аэродром он прибыл и кто его встречал.

20 сентября

Я ехала в «Пески» электричкой, везла Саше очередную передачу. Майор советской милиции везет передачу арестованному диссиденту — кто в это поверит! Если эти «демократы» когда-нибудь придут к власти, будет кто-нибудь из них передачи носить нам, офицерам милиции, — а?

Приключения последней недели проплывали в моей памяти, как рыжие леса за окном. Кое-что в них так и осталось для меня загадкой. Например: приехав за мной в Полтаву, Лариса заранее спланировала подставить меня заговорщикам, как зайца на собачьих бегах, или это случилось позже?.. Гольдин — на завтра назначены его похороны… — это он стукнул Куркову о нашем последнем телефонном разговоре и о том, что я «что-то надыбала»? Но даже если это так, я, наверное, никогда больше не произнесу слово «жид». Ни мысленно, ни вслух. В память о Гольдине… Да… А вчера я провожала на аэродром Стефанию Грилл. Хотя Власов и Курков предлагали ей отдохнуть на любом нашем черноморском курорте, она твердила только одно: «Out of here! Out! Out!..[10]» И успокоилась, наверное, только когда перешагнула порог самолета «Бритиш-Айрвэй»… А Саша, мой Саша заявил начальнику ЛТП в «Песках», что, если вместе с ним не выпустят всех «демократов», он, выйдя на свободу, немедленно даст интервью западным корреспондентам о событиях последних дней. Конечно, Власов на этот ультиматум сказал: «Что ж, пусть посидят еще пару недель! Никто их в Сибирь не сошлет — у нас теперь нет политических заключенных. Но сейчас нам и без них забот хватает! Мы только наступили ящерице на хвост…» И это, кстати, было правдой: совершенно непонятным образом почти никто из заговорщиков всерьез не пострадал. То есть капитан Белоконь, майор Захаров, капитан Притульский и еще одиннадцать человек в МУРе уехали на работу районными инспекторами милиции на Камчатку, в Норильск и еще какую-то Тмутаракань. И полк правительственной охраны Девятого управления КГБ целиком, включая командира полка, улетел в Афганистан, в район Кандагара. Одновременно были высланы из Москвы Зина, Чарыто, Булкин и историк Окулов… Но разве это серьезно? Разве так на Руси обходятся с заговорщиками?!

В «черном тюльпане»

Друга увозили…

Опять эти нищие калеки! Сколько ни гоняет их железнодорожная милиция, они катят по вагонам электричек на своих самодельных шарикоподшипниковых тележках или стучат костылями и поют:

В «черном тюльпане»

По белым облакам…

Однако сегодня я почему-то каждому из них бросаю мелочь в кружку. И удивляюсь — оказывается, быть милосердной приятно! Но вот ни Лариса, ни Горячев обо мне даже не вспомнили — «мавр сделал свое дело, мавр может уходить». И я чуть не загремела обратно в Полтаву со своими двумя новыми звездочками на погонах, если бы не начальник МУРа полковник Котов. Котов, уцелевший на своем посту (хотя и с выговором за близорукость), вспомнил о своем обещании взять меня в МУР. Тем более что у него все равно освободилось 14 должностей!..