Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон

Этот пассаж не оставляет сомнений в том, что религия осмысляется как «оковы», а не как богатый источник мирских благ, производимых коллективными действиями. Можно ли еще яснее выразить разницу между гипотезой «побочного продукта» и гипотезой адаптации?

Я полагаю, что сочетание двух первых упомянутых гипотез куда более убедительно с концептуальной стороны и куда лучше подтверждается на опыте, нежели гипотеза третья. Но я не буду пытаться оценить эмпирические свидетельства в деталях: я не уверен, что сторонники теории рационального выбора, знакомые с ними лучше меня, не оспорят мое мнение. Истинная проблема теории рационального выбора не в том, будто она непоколебимо представляет религию как побочный продукт. Проблема в том, что она бесцельно бродит от одной концепции религии к другой: то религия – это «оковы, дающие счастье», то религия – это необходимое средство для выживания и воспроизводства, как будто разница не стоит и комментариев. Нам еще предстоит оценить все три гипотезы, но теория многоуровневого отбора уже проделала важную работу, проведя различие между ними и указав на важность понимания этой разницы.

Если комбинация первых двух гипотез возьмет верх над третьей, тогда все религиоведы, включая сторонников теории рационального выбора, должны согласиться, что жизненный цикл религиозных деноминаций служит мощным доказательством центрального тезиса этой книги: повсюду в мире и всегда в истории религии работали в качестве мощных двигателей коллективных действий, производящих блага, которых хотят все люди.

Изначально я задумывал эту главу для того, чтобы увидеть, поддерживает ли современная обществоведческая литература, посвященная религии, те выводы, к которым мы уже пришли на основе традиционного религиоведения. Общий ответ – да. Религия вовсе не стремится обескровить верующего, заставляя его тщетно стремиться получить невозможное. Чаще она позволяет верующему получить доступное через согласованные действия групп. Этот вывод основан на многочисленных потоках доказательств, о чем и гласит эпиграф. Жизненный цикл религиозных деноминаций, долго бывший центральным пунктом школы сторонников теории рационального выбора, при верном понимании становится особенно сильным подтверждением адаптации на уровне групп.

Чем больше я знакомился с современной литературой, посвященной упомянутому вопросу, тем больше эта глава приобретала второе назначение: показать, как теория эволюции дает концептуальную основу для изучения религии, – основу, которой прежде в обществоведении не было. Мне не хотелось ни похищать лавры у теории рационального выбора, ни отрицать ее многочисленные успехи в деле изучения религии. Надеюсь, мое восхищение некоторыми аспектами этой теории и даже еще большее восхищение теми, кто применяет ее в науке, очевидно. Тем не менее различие между непосредственной и предельной причинностью, а равно так же и выбор подходящего масштаба анализа важны для эволюционной теории настолько, что социальные науки, изучающие человека, не могут их проигнорировать. Когда понимание этих основных моментов отразится на исследовании религии, свидетельства адаптации на уровне групп, вероятно, проявятся еще отчетливее.

И пусть я первым признаю, что адаптационистская программа еще не доказала свою эффективность применительно к религии. Впрочем, эта книга – итог трехлетних усилий одного человека. Для сравнения замечу, что труды о гуппи, в которых адаптационизм предстает во всей красе – это итог усилий, исчисляемых сотнями «человеко-лет». Когда обществоведы и религиоведы, знакомые с теорией эволюции, начнут исследовать религиозные группы в адаптационистской перспективе, вместе с эволюционистами, которым интересна религия – такими, как я, – тогда гипотеза, согласно которой группы действуют как адаптивные единицы, либо уничтожит сама себя – во имя честности науки, – либо встанет на очень прочное основание.

Рассуждение о религиозных группах как об организмах побуждает нас разузнать кое-что об адаптивной сложности. Поведение хорошо приспособленного организма редко принимает форму «Делай x». Чаще оно состоит из множества правил типа «если – то»; «Делай x в ситуации a, делай y в ситуации b, делай j в ответ индивиду c, но не индивиду d» и так далее. В этой главе я рассмотрю только одну религиозную идею – прощение – в качестве сложной адаптации. Бесспорно, прощение – идея не исключительно религиозная, но оно считается характерной чертой христианской религии. Христианское прощение часто описывают фразой «подставь другую щеку», но это слишком простое описание, по типу «Делай x». Какова действительная природа христианского прощения, и можно ли понять его с точки зрения эволюции?

Ученые зачастую пытаются объяснить мир через наиболее простые модели, несмотря на присущую ему сложность. Простейшая модель эволюции общественного поведения состоит из одной популяции индивидов, которые генетически запрограммированы либо только на альтруизм, либо только на эгоизм; они объединяются в пары и случайным образом взаимодействуют с другими парами. Пары альтруистов превосходят пары эгоистов, а эгоисты в смешанных парах превосходят своих альтруистических партнеров. Далее индивиды воспроизводятся соразмерно благам, полученным ими благодаря взаимодействию, и рождают поколение потомства, в котором цикл повторяется. Беспощадная дарвиновская борьба продолжается, пока один род не исчезнет или не установится стабильное равновесие. Из главы 1 должно быть очевидно: перед нами миниатюрная модель группового отбора, в которой группами являются пары взаимодействующих индивидов (см. также Sober and Wilson 1998, гл. 1 и 2).

Итог этой минималистской модели вряд ли воодушевит на развитие альтруизма. Альтруисты вымирают, если только эгоисты не начнут устраивать друг другу пакости, в случае чего устанавливается стабильное равновесие, при котором каждый индивид в среднем извлекает из своих социальных взаимодействий ровным счетом ничего.

Чтобы сделать эту модель более интересной и исследовать больше разных типов поведения, усложним ее. Добавим два фактора: пусть партнеры вступают во взаимодействия неоднократно и пусть обретут способность менять стиль поведения на основе истории отношений. У нас по-прежнему два типа поведения, альтруизм и эгоизм, но теперь они могут управляться по правилу «если – то», скажем: «начни с хорошего поведения, но стань эгоистом, если твой партнер ведет себя как эгоист». Правила «если – то» наследуются на уровне генов и противостоят друг другу в жестокой дарвиновской борьбе, как и типы поведения в изначальной модели. Окончательный исход – одно правило, которому следует вся популяция, или сочетание правил при устойчивом равновесии.

Эта более сложная модель все равно до смешного проста, но в плане возможностей она открывает ящик Пандоры. Даже две модели поведения могут встроиться в почти бесконечное число правил «если – то», и как мы тогда узнаем, какие из них ставить друг против друга? В сомнении спрашивай друзей. По крайней мере политолог Роберт Аксельрод сделал именно это, выступив спонсором соревнования на компьютерной симуляционной модели, в котором каждый мог представить на рассмотрение свое правило. Историю об этом рассказывали много раз (например: Axelrod 1984) и здесь мы изложим ее лишь вкратце. На турнире было очень много сложных правил, которые для своего выполнения требовали, по-видимому, незаурядного ума, но одно очень простое правило, предложенное Анатолем Рапопортом и названное «око за око» (англ. Tit-for-Tat, TFT), довело все другие правила до смерти и оказалось победителем. Правила таковы: начинаем с альтруистического поведения, а затем имитируем предыдущий поступок партнера. С альтруистом остаемся альтруистами, с эгоистом сразу же ведем себя эгоистично – хотя да, при первом взаимодействии это больно. Пары, следующие такому правилу, ведут себя друг с другом очень мило, а само правило распространяется по всей популяции, и потому альтруизм становится единственным типом явного поведения, хотя способность к ответному эгоизму сохраняется в скрытой форме в каждом индивиде.