Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс

– Ах вот вы где, миссис Раддл! Вы не видели Бантера? Пусть он отвезет нас с вами домой и вернется за его светлостью, а то мы останемся без ланча. Я просто умираю с голоду. Что за нахальные, надоедливые люди эти газетчики!

– Что правда то правда, м’леди. Я с ихней братией и знаться не желаю!

Она вскинула голову, отчего гагатовые украшения на ее шляпке зазвенели, и забралась в машину вслед за хозяйкой. Сидя посреди этого великолепия, она сама почувствовала себя кинозвездой. Надо же, репортеры! Когда машина тронулась, щелкнули шесть фотоаппаратов.

– Ну, теперь вы попадете во все газеты, – сказала Гарриет.

– Надо думать! – ответила миссис Раддл.

– Питер.

– Мадам?

– Как странно, что возникло это предположение про миссис Селлон – после того, что мы с тобой тогда придумали.

– Деревенская матрона вместо деревенской девы. Да, очень странно.

– Ты думаешь, в этом может что-то быть?

– Как знать.

– Ты ведь несерьезно это сказал тогда?

– Я всегда стараюсь городить ахинею, в которую точно никто не поверит. Никогда не получается. Хочешь еще котлетку?

– Хочу, спасибо. Бантер стряпает как домашний ангел. Кажется, Селлон на удивление хорошо справился с допросом.

– Нет ничего лучше, чем говорить чистую формальную правду – и не более. Должно быть, Кирк его натаскал. Интересно, был ли Кирк… нет, к черту! Мне это неинтересно. Не желаю беспокоиться обо всех этих людях. В этот медовый месяц нам поразительно не хватает времени друг для друга. И кстати, викарий хочет видеть нас сегодня вечером. Он устраивает прием. Будет херес.

– Прием? Херес? Боже милостивый!

– Херес предоставит он, а состоится ли прием, зависит от нас. Его жена будет страшно рада нас видеть и просит извинения, что не зашла сама – днем у нее Женский институт[215].

– Думаешь, надо пойти?

– Думаю, мы должны. Наш пример вдохновил его ввести моду на херес, он специально посылал за бутылкой.

Гарриет испуганно смотрела на мужа:

– Куда?

– В лучшую пэгфордскую гостиницу… Я с благодарностью принял приглашение от нас обоих. Не надо было?

– Питер, ты ненормальный. У мужчин не бывает настолько развито чувство общественного долга. Гостиничный херес в доме викария! Заурядные, порядочные мужи будут сплетничать и хвастать, пока жены не растащат их по домам на арканах. Уж это не может тебе понравиться. Ты же не захочешь надевать крахмальную сорочку?

– А им будет приятно, если я ее надену? Думаю, да. К тому же ты хотела показать мне какое-то новое платье.

– Ты слишком хорош для этого мира… Конечно, пойдем, выпьем их херес, и будь что будет. Но до вечера мы можем побыть эгоистами и пошалить?

– Как именно?

– Поедем куда-нибудь вдвоем.

– Поедем, три тысячи чертей!.. Это и есть твое представление о счастье?

– Признаю глубину своего падения. Не топчи поверженную женщину. Попробуй этих… не знаю чего – этих бантеровских штучек. Выглядят изумительно.

– Насколько эгоистично мне позволено пошалить? Можно ехать быстро?.. То есть очень быстро?

Гарриет подавила дрожь. Она любила водить и даже ездить пассажиром, но на скорости выше семидесяти миль в час у нее начинало сводить живот. Что ж, брак – это компромисс.

– Да, можно очень быстро, если хочешь.

– Это ты слишком хороша для этого мира!

– И слишком хороша, чтобы умереть… Но если очень быстро, то, значит, по шоссе.

– Верно. Ну, едем очень быстро по шоссе, и дело с концом.

Пытка длилась только до Грейт-Пэгфорда. К счастью, им не повстречалось ни одной заблудшей овцы суперинтенданта Кирка, припаркованной на углу, зато на выезде они пронеслись мимо такси с Фрэнком Крачли за рулем, который проводил их изумленным и восхищенным взглядом. Миновав полицейский участок на скромных разрешенных тридцати милях, они взяли западнее и свернули на проселок. Гарриет, затаившая дыхание еще в Пэгглхэме, наконец вдохнула и заметила спокойным уверенным голосом, что сегодня прекрасный день для прогулки.

– Правда? А дорога тебе понравилась?

– Очень. Столько поворотов! – с жаром сказала она. Он рассмеялся:

– Prière de ne pas brutaliser la machine[216]. И чем я только думал – видит бог, я и сам много чего боюсь. Я, видимо, весь в отца. Он был старой школы: либо сам прыгай через барьер, либо получи кнута и никаких глупостей. Это работало – до известной степени. Учишься притворяться, что не боишься, а потом расплачиваешься ночными кошмарами.

– По тебе этого не скажешь.

– Ты меня скоро разоблачишь, я уверен. Вот скорости я не боюсь – поэтому так люблю рисоваться. Но даю слово, сегодня больше не буду.

Он позволил спидометру упасть до 25, и они в молчании потащились по улочкам куда глаза глядят. Примерно в тридцати милях от дома им попалась деревушка – старая, с новой церковью и прудом по сторонам аккуратной лужайки. Все это лепилось к подножию небольшого холма. Напротив церкви узкая скверная дорога поднималась к вершине.

– Давай туда поднимемся, – сказала Гарриет, когда Питер потребовал распоряжений. – Кажется, с холма хороший вид.

Машина свернула и стала лениво взбираться по холму между живых изгородей, уже тронутых осенью.

Слева внизу простиралась прелестная сельская Англия – зеленая, коричневая, с окруженными лесом полями, спускавшимися к речке, которая мирно мерцала под октябрьским солнышком. Тут и там среди пастбищ виднелись светлые проплешины стерни, а над деревьями плыл синий дым, поднимавшийся из красных труб фермерского дома. Справа у изгиба дороги стояла разрушенная церковь – от нее остались только паперть и заалтарная арка. Остальной камень, несомненно, пошел на строительство новой церкви в центре деревни. Однако за осиротевшими могилами с древними плитами кто-то тщательно ухаживал, а внутри церковной ограды был разбит палисадник с цветочными клумбами, солнечными часами и деревянной скамейкой, где можно было посидеть и насладиться видом. Питер вдруг вскрикнул и затормозил на краю лужайки.

– Чтоб я пропал, если это не наша труба!

– По-моему, ты прав, – протянула Гарриет, разглядывая солнечные часы, чья колонна и впрямь поразительно походила на “тудоровскую трубу”. Вслед за Питером она вышла из машины и прошла через ворота. При близком рассмотрении солнечные часы оказались сборищем разномастных элементов: циферблат и гномон были старинные, вместо основания лежал жернов, а колонна отзывалась на стук гулкой пустотой.