Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов

– А наука? – спросила мама. – Ты вот физикой занимаешься – разве не то же самое?

– Я же тебе уже объяснял, – разозлился папа. – Наука – совсем другое дело. Это же на благо всего человечества. Коммунизм, капитализм – неважно. Мы решаем фундаментальные проблемы бытия, ищем альтернативную энергию, чтобы не жечь уголь и нефть. Это нужно всему человечеству – физика, полеты в космос, астрономия. Я часто думаю, чтó было бы, если бы мой отец убежал в семнадцатом? Жил бы я сейчас в Америке, но все равно, небось, был бы засекреченный ракетчик, только ездил бы в Неваду, а не в Казахстан.

– Но ведь твой отец почему-то не убежал? – совсем тихо спросила мама. – При всей своей вере в потоп – он зачем-то остался? Как по-твоему, твой-то отец решил – за советскую он власть или нет?

Кажется, мама обиделась за деда Макара, но дальше Никита не слушал. А вот про потоп, зайцев и Ноя врезалось в память.

– Думаю, это будет успешный ресторан, – говорит он Виктору. – Все мы немножко зайцы.

Виктор и Наташа смеются, Никита решает: пусть думают – шутка. А на самом деле ведь перестройка и девяностые годы – это еще один большой потоп, мы все чудом спаслись. Теперь сидим здесь, собралися гурьбой в переговорке дешевого офиса, на небольшом островке, чуть больше, чем у Некрасова. Мы теперь – выжившие зайцы, мы уцелели, выжили. Мы больше не ждем спасения, мы учимся плавать, учимся нырять, опускаться на дно, быть готовыми к новому потопу. И посетители ресторана, готовые заплатить за двоих свои пятьдесят долларов, – они тоже научились плавать, тоже выплыли. Они могут себе позволить ждать не спасителя – официанта.

А я, думает Мореухов, я в рестораны не хожу, официанта последний раз видел года три назад, а что до Спасителя – мой Спаситель всегда рядом, всегда слышит меня, всегда бережет. Иначе как бы я выплывал все эти годы, зачем сочинял бы сейчас эту историю про моего брата, дедушку Мишу и деда Мазая? Разве что в память о нашей с Димоном институтской шутке: мегапроект из дюжины рок-опер по мотивам русской классики. Хотя написали мы только один кусок на мотив арии Каифы из «Джизус Крайст Суперстар», той, где хор поет: Must die, must die, this Jesus must, Jesus must, Jesus must die!

Разумеется, называлась наша ария «Джизус Мазай».

Однажды маленький мальчик Евсейка – очень хороший человек! – сидя на берегу моря, удил рыбу. Это очень скучное дело, если рыба, капризничая, не клюет. А день был жаркий: стал Евсейка со скуки дремать и – бултых! – свалился в воду.

Аня читает Гоше книжку. За сегодня – уже пятый раз: сказка Максима Горького, найденная Гошей у бабушки, почему-то пошла на ура. Ане кажется – она уже все наизусть знает, а Гоша все просит: еще раз, еще!

Когда повторяешь одно и то же, впадаешь в странное оцепенение. Мысли плавают в голове, как рыбы в аквариуме, а слова всплывают, как пузыри от пробулькивателя.

Вот цветут-качаются морские лилии, мелькают, точно мухи, быстрые креветки, вот тащится морская черепаха, и над ее тяжелым щитом играют две маленькие зеленые рыбешки, совсем как бабочки в воздухе, и вот по белым камням везет свою раковину рак-отшельник.

Аня читает и думает про Андрея. Вчера утром, когда завтракали, он вдруг спросил:

– Какие у тебя планы на отпуск?

Аня даже удивилась: какие тут могут быть планы с ее зарплатой, да еще и с ребенком? К тете Шуре на дачу, куда же еще. И то, если к ней свои внуки не завалятся. А так – будем в городе сидеть. Пожала плечами, мол, пока не знаю.

– Может, смотаемся в Турцию? – предложил Андрей.

– А Гошу я куда дену?

И на какие деньги? На его? Ну нет, денег Аня у мужиков никогда не брала.

Смотрит – над головою у него огромнейшая рыба в сизо-серебряной чешуе, выпучила глаза и, оскалив зубы, приятно улыбается, точно ее уже зажарили и она лежит на блюде среди стола.

Дело, конечно, не в одном Гоше и даже не в деньгах. Можно попросить маму, она Гошу возьмет. Но две недели с Андреем! Пусть даже в Турции. Можно умереть от скуки.

Нельзя, конечно, ему так сказать: слушай, милый, ты, конечно, чудесный любовник, с тобой чудесно проводить выходные, в кино там и все такое прочее, но больше суток подряд я не выдержу ни при каких обстоятельствах.

А рак, свирепо шевеля усами, ворчит, вытягивая клешни:

– Попадитесь-ка мне, я вам отстригу языки-то!

Ничего, значит, Аня ему не сказала, слава богу, позвонили в дверь. Оказалось, соседка с третьего этажа совсем спятила – вызвала милицию, на этот раз – среди бела дня: Я слышала женские крики, там наверху кого-то убивают. Крики в самом деле были минут сорок назад. За это время труп можно было разрезать на кусочки и вынести из квартиры. Да вообще, наверняка эта ведьма знает, что никого тут не убили, просто хочет ее, Аню, извести.

Аня попробовала деликатно объяснить двум молодым ментам, что за крики бывают по утрам в субботу. Молодые менты делали вид, что ничего не понимают. В конце концов Андрей рявкнул: Трахались мы, непонятно разве?

На ногу взбирается голотурия, похожая на плохо нарисованного поросенка, и шипит:

– Желаю с вами познакомиться поближе…

Дрожит перед носом морской пузырь, дуется, пыхтит – укоряет Евсейку:

– Хорош-хорош! Ни рак, ни рыба, ни моллюск, ай-я-яй!

Мысли плавают сами по себе, не касаясь друг друга, как рыбы, как облака. Они не принадлежат Ане, они – сами по себе, даже не мысли – так, разрозненные картины.

Проплыла мимо сепия, совсем как мокрый носовой платок: везде мелькают сифонофоры, точно стеклянные шарики, одно ухо щекочет креветка, другое – тоже щупает ктото любопытный, даже по голове путешествуют маленькие рачки – запутались в волосах и дергают их.

Вот Аня идет по песчаному пляжу, Гоша бежит впереди в кромке прибоя, оборачивается, смеется. Волны плещутся у Аниных ног, солнце заходит за гору, длинные тени ложатся на землю. Теплый воздух. С моря дует легкий ветерок. Аня чуть-чуть пьяна, смотрит вслед бегущему Гоше и улыбается.

Плавниками трепеща,

И зубаста да тоща,

Пищи на обед ища,

Ходит щука вкруг леща!

Вот Аня поднимается на крышу соседнего дома, открывает чемоданчик. В нем – снайперская винтовка. За несколько секунд собрать. Лечь поудобней. Крышечку с прицела снять в последний момент. Навести на окно. Поймать в перекрестье старую мегеру прямо у нее на кухне. Задержать дыхание. Нажать спуск.

Готово!

Смотрит – ясный день, солнце играет на воде, зеленая вода заплескивает на берег, шумит, поет. Евсейкино удилище плавает в море, далеко от берега, а сам он сидит на том же камне, с которого свалился, и уже весь сухой!

– Ух! – сказал он, улыбаясь солнцу, – вот я и вынырнул.