Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс

Позднее в тот же день Совнарком провозгласил, что его декреты приобретают силу закона, как только они появляются на страницах официальной «Газеты Временного рабочего и крестьянского правительства».

Теперь Совнарком и юридически сделался тем, чем являлся фактически с момента своего возникновения, — органом, в котором соединялись законодательная и исполнительная власть. ЦИК еще некоторое время после этого мог пользоваться правом обсуждать действия правительства, что хотя и не давало возможности влиять на политику, позволяло ее критиковать. Но после июня — июля 1918 года, когда все небольшевики были изгнаны из его состава, ЦИК превратился в номинальную инстанцию, где большевистские депутаты в установленном порядке «утверждали» постановления большевистского Совнаркома, выполнявшего, в свою очередь, постановления большевистского Центрального Комитета[107].

Неожиданное и полное крушение демократических сил и их последующая неспособность отстоять свои конституционные права напоминают поражение Верховного Тайного Совета, попытавшегося в 1730 году наложить конституционные ограничения на русскую монархию: тогда, как и на этот раз, твердого «нет» самодержца оказалось достаточно.

С этого времени Россия стала управляться декретами. Ленин присвоил себе прерогативы, принадлежавшие до октября 1905 года русским царям: его воля была законом. По словам Троцкого, «с момента объявления Временного правительства низложенным Ленин систематически, и в крупном и в малом, действовал как правительство»[108]. «Декреты», издаваемые Совнаркомом, хотя их название и было заимствовано из словаря революционной Франции (и не имело отражения в русском конституционном праве), совершенно соответствовали имперским указам, касаясь одновременно и самых фундаментальных и самых тривиальных вопросов и вступая в силу как только самодержец скрепит их своей подписью. (По словам Исаака Штейнберга, Ленин обычно придерживался мнения, что его подписи достаточно для легализации любого правительственного акта45.) Секретарь Ленина В.Д.Бонч-Бруевич пишет, что декреты приобретали силу закона лишь после того, как их подписывал Ленин, даже если издавались по инициативе кого-либо из комиссаров46[109]. Подобная практика нашла бы полное понимание у Николая I и Александра III. Система правления, установленная большевиками в России всего через две недели после Октябрьского переворота, означала возврат к самодержавию, господствовавшему в России до 1905 года: не осталось и следа от двенадцати предшествовавших лет конституционализма.

* * *

Единственной социальной группой, которая не принимала участия в общенациональном «дуване» и не давала себя увлечь сладкими посулами новой власти, была интеллигенция. Она с беспредельным энтузиазмом приветствовала февральскую революцию и почти единодушно отвергла Октябрьский переворот. Даже некоторые советские историки вынуждены были признать, что студенты, профессора, писатели, актеры и все те, кто возглавлял оппозицию царизму, в массе своей выступили против большевистского переворота (в одном из советских источников читаем, что интеллигенция «почти поголовно» занялась «саботажем»47). Чтобы сломить это сопротивление, большевикам пришлось в течение многих месяцев попеременно то улещивать интеллигенцию, то запугивать. Сотрудничать с большевиками интеллигенция начала только после того, как пришла к выводу, что их власть надолго и бойкотировать ее — значит только усугубить свое положение.

Самым драматическим свидетельством того, что образованный класс России не принял Октябрьский переворот, стала общая забастовка служащих. Хотя большевики тогда же взяли за правило называть эту акцию не иначе, как «саботажем», она явилась грандиозным мирным выступлением служащих государственных учреждений и частных предприятий против разрушения демократии48. Забастовка должна была продемонстрировать большевикам, что они не пользуются народной симпатией, и сделать для них невозможным управление страной. Возникла она стихийно, но быстро приобрела организованную форму: сначала возникли забастовочные комитеты в министерствах, банках и других учреждениях, затем был создан координационный орган — Комитет спасения Родины и Революции. В Комитет вошли представители городской думы, распущенного большевиками ЦИКа Советов, Всероссийского съезда крестьянских Советов, Объединения союзов государственных служащих и нескольких отраслевых объединений, в том числе Союза почтовых работников. Позже к нему присоединились представители всех русских социалистических партий, кроме левых эсеров. Комитет призвал население не сотрудничать с узурпаторами и бороться за восстановление демократии49. 28 октября он потребовал, чтобы большевики отказались от власти50.

29 октября Петроградский союз государственных служащих совместно с Комитетом (который, по-видимому, финансировал забастовку) призвал всех служащих прекратить работу:

Призыв встретил широкий отклик: вскоре любая деятельность в министерствах Петрограда была прекращена. За исключением швейцаров и некоторых письмоводителей служащие или вовсе не являлись на работу, или приходили, но ничего не делали. Новоиспеченные большевистские комиссары, не имея иного занятия, слонялись по ленинскому штабу в Смольном и рассылали приказы, на которые никто не обращал внимания. Доступ в министерства был для них закрыт. «Когда после первых октябрьских дней Народные Комиссары пришли для работ в прежние министерства, они вместе с грудами бумаг и папок нашли только курьеров, уборщиков и швейцаров этих министерств. Все чиновники, начиная с управляющих, секретарей и кончая машинистками и переписчицами, сочли своим долгом не признать большевистских комиссаров и не являться на службу. Излишне говорить, насколько такое положение при абсолютной неподготовленности пролетариата к замещению чиновничьих мест грозило расстройством государственного аппарата»52. Троцкому пришлось пережить неприятные минуты, когда 9 ноября — через две недели после вступления в должность — он отважился навестить министерство иностранных дел: «Вчера в здание министерства иностранных дел явился новый «министр» Троцкий. Собрав всех служащих, он представился им: «Я — новый министр иностранных дел Троцкий». В ответ раздались иронические замечания. Троцкий, не обращая внимания на такое отношение к нему со стороны служащих, пригласил их разойтись по отделениям. Служащие, однако, согласно принятому ими заранее решению, немедленно разошлись по домам с тем, чтобы в министерство при Троцком больше не возвращаться»53. Шляпников, нарком труда, встретил такой же прием, когда попытался приступить к исполнению обязанностей в своем министерстве54. Большевистское правительство оказалось в нелепом положении, поскольку после захвата власти прошло уже несколько дней, а оно все еще не могло убедить государственных служащих работать на себя. Трудно было утверждать, что правительство вообще функционирует.