Грязные игры - Фридрих Незнанский

Ну как? — спросил Меркулов.

Ничего, — бодро ответил я, — все нормально, если не считать, что меня сначала чуть не отрави­ли, а потом чуть не застрелили.

Но ты, как всегда, оказался на высоте.

Да. Но теперь просто валюсь с ног. Поэтому, господа, если вы не возражаете, после короткого доклада я поеду домой.

Меркулов с Грязновым кивнули, и я поведал им о своих приключениях.

Все это очень подозрительно, — покачал голо­вой Меркулов, — получается, что они все это придума­ли для того только, чтобы повторить слова Стрижа?

Ну я еще узнал, что Патрик Норд приехал в Москву, — уточнил я.

Кстати, надо его как можно скорее разыскать. Но все равно этого очень мало. По сравнению с тем, что Сократ потерял от этой операции.

Да, — вставил Грязнов, — он, считай, ничего не добился, а карты все раскрыл.

Странно все это, — задумчиво сказал Меркулов.

Но страннее всего то, что кто-то позвонил и рассказал обо всем этом, — напомнил я, — кто это может быть?

Меркулов вздохнул:

—·_Чувствую, этот «кто-то» и ведет всю эту стран­ную игру.

Кстати, — вспомнил я, — а как обстоят дела с Назаренко?

Никак. Повестку ему вручить не удалось. Сек­ретарь заявил, что он находится во временном от­пуске. Где и когда вернется, уточнить отказался. Но вряд ли он в отъезде.

Может, пошлем кого-нибудь к нему на дачу? Наверняка он там.

Вот завтра этим и займись. Теперь подведем итоги. Значит, Назаренко на Турецком. Слава, твои люди пусть разыщут Норда и последят за ним. Я попытаюсь все разузнать о Назаренко со своей сто­роны.

А Сократ? — подал голос Грязнов.

Завтра Саша его допросит.

Если жив буду, — вздохнул я и пошел домой.

2 октября 1997 года

11 часов

Москва,

Генеральная прокуратура РФ

Когда я пришел в свою контору, Женя Мишин, конечно, уже давно был на месте.

Женя, — сказал я торжественно, — поручаю тебе важное и ответственное задание.

Ну наконец-то, Александр Борисович, — пря­мо-таки расцвел Женя.

Дело действительно очень важное и ответствен­ное. И сложное. Нужно отнести повторную повест­ку помощнику Президента Дмитрию Алексеевичу Назаренко.

Женя сразу скис. У него на лице ясно можно было прочитать: «И это вы называете сложным поруче­нием? Да с этим любой курьер справится. Эх вы, гражданин Турецкий...» Но, конечно, вслух он ни­чего не сказал. А только взял повестку и спросил:

Когда идти?

Прямо сейчас. Только имей в ввиду — повест­ку нужно передать ему в собственные руки. И взять расписку, что он ее получил и с содержанием озна­комился. Езжай на его дачу — адрес у секретарши Меркулова.

А если его там не окажется?

Дождись, Женя, — серьезно сказал я, — по­верь, это действительно очень важно. И самое глав-

ное — потом обязательно доложи. Если что — до­мой звони. Я сегодня буду рано.

Женя кивнул и, накинув свой плащ, отправился по моему заданию.

Теперь нужно было допросить Сократа.

Я снял трубку и позвонил в «Матросскую тиши­ну», куда мы его вчера отправили. Предупредил, что приеду через час.Потом положил трубку, но тут же снова ее под­нял. Нужно было звякнуть Меркулову. Не тащить­ся же к нему в кабинет!

Приемная, — лаконично ответила секретарша.

Мне Меркулова, пожалуйста. Это Турецкий.

Его нет.

Давно нет?

Как пришел, так и нет.

А где же он?

Секретарша понизила голос:

У Генерального.

Ну, это надолго. О чем они говорят — я, кажет­ся, догадывался. Недельный срок, отпущенный Ге­неральным, истекает завтра. А у нас? А у нас, как говорится, еще конь не валялся. Сплошные догад­ки, гипотезы, версии... А между тем на ковре у Пре­зидента от нашего шефа потребуют конкретных дел.И это конкретное дело должен обеспечить не кто иной, как я. К завтрашнему дню.Я еще немного потусовался в своем кабинете, вы­курил несколько сигарет, поразмышлял, а потом и отправился в «Матросскую тишину».

Дежурный встретил меня неприветливо:

Вас просил зайти начальник тюрьмы.

Зачем? — удивился я.

Дежурный пожал плечами:

Не могу знать. Просил, как только вы приде­те, проводить вас к нему.

Савелия Павловича Попова я знал давно. Общать­ся приходилось два-три раза в месяц, а иногда и чаще. Это был неприветливый и очень молчали­вый полковник лет пятидесяти. На лице у него зас­тыло выражение мрачной озабоченности. И, надо сказать, я его понимаю. Быть начальником одного из крупнейших следственных изоляторов — такого врагу не пожелаешь.

Пришел? — буркнул он себе под нос, когда мы с дежурным вошли в его кабинет. Потом он из­дал губами звук типа свиста, и дежурный исчез пря­мо на глазах.

Здравствуйте, Савелий Павлович. Как здоровьечко?

Шалит.

Н-ну-у, — покачал головой я, — небось рев­матизм одолевает?

Попов обожал разговоры на медицинские темы. Только они могли заставить его произносить более одного слова подряд. Ну, скажем, два или даже три.

Одолевает, сволочь! — схватился Попов за по­ясницу. — Ничего не помогает.

Сыро у вас тут, — сказал я, поеживаясь.

Действительно, даже в кабинете начальника, са­мом, наверное, благоустроенном помещении в «Мат­росской тишине», было жутко неуютно.

Тюрьма, — развел руками Попов.

Зачем звали, Савелий Павлович?

Умер, — опять вернулся к своей обычной ма­нере изъясняться Попов.

Кто умер?

«Кто», «кто»... Дед Пихто. Островский твой умер.

Как?! — закричал я.

...к верху, — грубо ответил Попов.

Когда?

Ночью.

Как?! — ошарашенно повторил я.

Тьфу, блин, мать твою... — разразился нео­жиданно длинной тирадой Попов, — заладил. «Как» да «как»! Нет твоего подследственного — и все тут. Уголовники порешили.

Я же просил, Савелий Павлович, моих под­следственных в приличную камеру...

У меня все камеры приличные, — загрохотал Попов и от возмущения даже встал за своим сто­лом, — что мне его, в своем кабинете держать? На стульчик посадить? У меня две тысячи зеков! И каж­дый есть просит, пить просит, спать просит, срать просит... Вы там в своей прокуратуре...

Дальше воспроизводить не могу. Из чувства врож­денной деликатности. Скажу только, что на моей памяти еще ни разу Попов не произносил столько слов подряд.