Паутина долга - Вероника Иванова

— Как прогулка?

Обрубок хвоста удовлетворённо вильнул из стороны в сторону.

— Всё было спокойно?

Круглые бусины глаз даже не мигнули. Хорошо. Конечно, после недвусмысленного послания, подкреплённого невменяемым состоянием второго из наёмных убийц, «пастухи» вряд ли полезли бы на рожон, стремясь увеличить своё преимущество. По крайней мере, я бы на их месте поостерёгся. Наверное. Может быть.

— Я тоже скоро отправлюсь на прогулку.

Валики собачьих бровей вопросительно набухают и сдвигаются вместе.

— Обещал, что приду без помощников.

Массивная голова склоняется набок, выражая недоумённый укор. Приседаю, стараясь не наклонять корпус.

— Обманывать нехорошо, верно?

Чешу дрожащую от довольного рыка шею под квадратной челюстью.

— Поэтому обмана не будет.

Бусины глаз скрываются в складках блаженно сдвинутых бровей, а жёсткая шерсть осыпается мне в ладонь горсткой мелкого песка.

Поражение

И победа, как сёстры.

Но кто старшая?

Когда начинается пора праздников, в Нэйвосе становится трудно отыскать тихий уголок: улицы даже в самую позднюю пору залиты светом и заполнены людьми, от одной тёмной ювеки до другой прилежно исполняющими службу или трудящимися в лавках, а потому не желающими терять ни единого мгновения, отпущенного на отдых самими небесами. Беззвёздная чернота над головой и одинокая луна, всё больше и больше округляющая свои бока — завораживающее зрелище, особенно для влюблённых парочек, которым в Зимник позволено всё, что они сами себе решатся позволить.

Не помню, чтобы я когда-либо любил праздники. До второго рождения, исковеркавшего мою жизнь, мне попросту было некогда веселиться: степенно, с величайшим достоинством постигал положенные науки и готовился принять обязанности, завещанные кровью предков. Глупый был. Впрочем, сказали бы мне: юность даётся только раз, и грешно тратить её на чопорные церемонии, не поверил бы. А получив один и тот же подарок дважды, и вовсе не знал, что с ним делать. Подсказать верный путь всё равно никто не мог, да я и не стал бы слушать, потому что в то время слышал лишь собственную боль, глухо стонущую где-то в груди. Прямо, как сейчас...

Позже сверстники и соученики по Академии пытались приучить меня к веселью. Получалось? И да, и нет. С одной стороны, я приспособился прикидываться беззаботным гулякой, для чего, правда, приходилось временами изрядно напиваться, а с другой стороны, чем больше смотрел на искреннюю радость окружающих меня людей, тем меньше хотел знать её причину. И только теперь, пожалуй, понял. Всё очень просто: праздник должен быть в душе, а не снаружи. И лучше, когда рядом, так близко, что можно дотронуться рукой, есть ещё одна душа, готовая разделить с тобой твой праздник.

Вместе прислушиваться к хрусту снега под ногами, заглядывать друг другу в глаза, улыбаться и получать в ответ улыбку — точное отражение собственной, но неуловимо отличающееся от неё... Чувствовать тепло пальцев, доверчиво коснувшихся твоей ладони, ловить губами запыхавшееся дыхание, смотреть, как огни магических иллюзий бросают разноцветные тени на нежно очерченную скулу... Эх, слышала бы мои мысли Локка, вот посмеялась бы! А может, и взгрустнула бы. Не знаю. Странно сейчас понимать, но в глубине сознания, в самых дальних тайниках я надеялся. Строил планы, не будучи уверенным и не нуждаясь в уверенности. И мне были приятны эти мысли. Даже сейчас от них исходит приятное тепло, комочками подкатывающее к горлу... К горлу. Хм, неужели пора? Точно, пришёл на место.

Песчаным тупиком небольшая площадь, вдающаяся в стену Мраморного кольца между двумя её выступами, стала называться после того, как на неё принялись свозить речной песок для посыпки мостовых в зимнее время, дабы горожане не подвергались опасности поскользнуться и сломать в лучшем случае ногу, а в худшем — шею. В этом году зима выдалась малоснежная и без оттепелей, норовящих превратить белые хлопья в воду, при перемене погоды застывающую прозрачным и твёрдым льдом, поэтому кучи песка, слегка припорошенные снегом, ещё не успели истратиться полностью и возвышались почти на полтора человеческих роста стройным рядком от одного выступа стены до другого. В Песчаный тупик вели две улицы, сходящиеся вместе под тупым углом ограды примыкающего к площади владения, известного в народе, как Гиблый мэнор. Что творилось за высоким забором, известно, наверное, только богам, для которых не существует преград, но тишина и покой были вечными здешними обитателями, а в ночное время мимо грубосложенной стены люди предпочитали не ходить, от греха подальше. Я и сам, ступив на площадь и поймав краем уха зловещий шелест эха, гуляющего в каменном коридоре, поёжился, помянул аглиса и... сплюнул. Вернее, закашлялся, пятная тонкий ковёр снега слюной и сгустками крови, тускло посверкивающими в свете факелов, исправно зажжённых уличными смотрителями с наступлением темноты.

Сзади песчаная гора, слева песчаная гора, справа стена — фланги и тыл прикрыты. Теперь осталось дождаться появления противника... А вот и он! Точнее, они.

Пришли по другой улице, словно мы заранее договаривались подниматься на сцену с разных сторон. Блондинка, в просторной шубке кажущаяся ещё объёмистее, чем на самом деле. Чернявый громила, наперекор морозу не застёгивающий воротник отороченного мехом камзола. Похожий на кузнечика рыжик, набросивший на плечи не плед, а по виду — целое мохнатое одеяло. Всего трое. Целых трое.

Принявшие приглашение гости остановились у противоположного моему выступа стены, шагах в двадцати от меня — на расстоянии, вполне достаточном для проведения переговоров без боязни застудить горло, излишне громко разговаривая. Я развёл руки в стороны, показывая, что не прячу при себе оружие и прочие сюрпризы. Троица не стала утруждать себя подобными действиями, сразу приступив к делу, и первое слово взяла, как и в игровом доме, женщина. Миллин ад-до Эрейя, если мне не изменяет память.

— Мы ответили на твоё дерзкое послание и пришли. Чего ты хочешь?

— Как и любое живое существо на свете... Жить.

— Невозможно. Приговор вынесен и одобрен всем Кругом.

Несмотря на попытку казаться уверенной, блондинка слегка запнулась, произнося слово «всем». Занятно... Какие-то неизвестные мне тонкости? Жаль, нет времени и возможности до них докапываться.

— Вы непреклонно в своём решении, hevary... и это делает вам честь. Но прежде, чем свершится предначертанное, позвольте задать вопрос.

Женщина вопросительно посмотрела на своих спутников. Чернявый скривился, рыжий равнодушно пожал плечами.

— Спрашивай.

— Почему вы хотите меня убить?

— Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать... — заученно начала провозглашать Миллин, но я взял на себя смелость оборвать возвышенную речь: