Ее единственное желание - Гэлен Фоули

— Вам и следует пугаться, дорогая. На вашем месте я пребывала бы в постоянном страхе.

— Вот как? — терпеливо улыбнулась Джорджи. Хорошо, что Йен предупредил ее насчет безумной старухи. Но даже в этих обстоятельствах ее слова встревожили Джорджи.

Матушка Авессалом неодобрительно пожевала губами.

Господи! Теперь она поняла, почему все считали старуху ведьмой. У этой женщины такой зловещий вид: длинный черный плащ, пронизывающий взгляд и космы седых волос!

Старуха подковыляла ближе, тяжело налегая на посох.

— Итак, каково это — быть женой дьявола? Брови Джорджи взлетели вверх.

— Вы о лорде Гриффите?

— Дьявол, говорю я, — закудахтала старуха. — Отец Лжи!

Джорджи изумленно моргнула.

— Я уверена, что он не так уж плох.

— Да! Он сделал это, верно? — Матушка Авессалом кивнула в сторону обелиска. — Свел в могилу бедную молодую шлюху!

Джорджи ахнула:

— Добрая матушка, вы не смеете обвинять моего мужа в смерти леди Кэтрин! Для мужа и жены вполне естественно желать ребенка! Но иногда случаются трагедии, и в этом нет ничьей вины: ни ее, ни вашей. Боюсь, такова судьба.

— Судьба! Вздор! Вовсе не судьба швырнула ее в реку в ту ночь, когда мост провалился!

Джорджи, бледнея, воззрилась на нее:

— Оч-чем вы г-говорите? Первая леди Гриффит умерла от лихорадки.

— Глупая девчонка! Если хочешь выжить в этом месте, следует быть сообразительнее! Лихорадка? Сказка, которую он поведал всем, чтобы скрыть свои грехи! Он скрытен, подл и хитер, говорю я вам! Но ты молода и сладка, как это, — ответила старуха, доставая из складок плаща большое спелое яблоко.

Она протянула плод Джорджи, и та, словно в тумане, взяла его.

— Они знают, что он сделал, — заверила матушка Авессалом с хитрым взглядом в сторону дома. — Все они были тут в эту ночь. Но не смеют говорить из страха, что он и их убьет!

— Я вам не верю, — объявила Джорджи, пренебрежительно отбрасывая яблоко. Матушка Авессалом продолжала проницательно смотреть на нее. — Глупая старуха! Как смеете вы так ужасно лгать и чернить м-моего прекрасного мужа?! Он дал вам приют в своих владениях!

Неблагодарная ведьма рассмеялась ей в лицо.

— Хорошенькая молодая маркиза! Слепая девчонка! Будьте поосторожнее, говорю я вам! В этом саду есть место для второго памятника! В память о вас!

Джорджи содрогнулась.

— Вон отсюда!

— Если не верите матушке Авессалом, спросите старого Таунсенда, — добавила старуха, ковыляя прочь. — Хозяин убил леди Кэтрин собственными руками, а если осмелитесь ему перечить, и вас прикончит. Берегись, дитя. Берегись!

Джорджи в потрясенном молчании смотрела ей вслед. Она не верила ни одному слову безумной ведьмы. Так почему же она так дрожит?!

Уверившись, что крепко держит себя в руках, Йен пошел мириться с Мэтью. Самое прекрасное качество в детях — их способность быстро забывать и прощать ошибки родителей.

А вот жены… дело другое.

Исполненный решимости вытерпеть порку, как подобает мужчине, он отправился на поиски Джорджи.

После их ссоры прошло несколько часов. Больше так продолжаться не может. Он терпеть не мог ссориться с ней.

Как виновник, он должен был извиниться первым и сказать, что жалеет о своей вспыльчивости и о том, что испортил пикник.

Йен заглянул в несколько комнат, стремясь поскорее найти жену, потому что без нее чувствовал себя опустошенным. Он знал, что последнее время с ним нелегко, но теперь, когда у него было время подумать и загнать вглубь темные порывы души, все изменилось. Он хотел одного: чтобы между ними все стало как прежде.

Жаль, что они вообще приехали сюда. И это убеждение еще больше укрепилось в нем, когда он наконец увидел Джорджи в отвратительно безвкусной красной с золотом спальне, предназначенной для хозяйки дома.

Она неподвижно сидела на краю кровати, спиной к мужу, глядя в окно. Темные волосы ниспадали на спину мягкими вьющимися прядями. Возможно, она ждет горничную? Пора переодеваться к ужину, но она все еще была в светлом дневном платье изящного покроя.

— Любовь моя? — Он застыл в дверях, увидев, как окаменела ее спина.

О Господи! Он знал, что Джорджиана не злопамятна, но были все причины опасаться, что сегодня его так легко не простят.

Он расстроил не только ее, но и Мэтью, а это значит, что Джорджи вне себя. Йена очень трогало ее стремление защитить приемного сына.

— Можно войти?

— Можешь делать все, что тебе угодно. Это твой дом, — бросила она не оборачиваясь.

Йен прикусил губу. Судя по тихому бесстрастному тону, ему предстоит скандал.

Он закрыл за собой дверь.

— Сегодня я ужасно себя вел. И хотел бы загладить свою вину, — объявил Йен, прислонившись к стене и не делая попытки приблизиться.

Она обернулась: синие глаза были красными и распухшими. Очевидно, она плакала.

— Прости, дорогая, — нежно пробормотал охваченный раскаянием Йен, но когда подошел ближе и положил руку ей на плечо, надеясь обнять, Джорджи дернулась как от удара.

Йен отнял руку.

Он попытался что-то сказать, но тут взгляд его упал на открытый дорожный сундук.

К горлу Йена подступила тошнота.

— Ты… куда-то уезжаешь? — выдавил он, призвав на помощь все самообладание, чтобы не закричать.

— Я еще не решила, — ответила она едва слышно.

Йен нахмурился, все еще не понимая, в чем дело.

— Джорджиана?

— Сядь, Йен.

Он послушно опустился на кровать. Джорджи продолжала пристально смотреть на него, и в ее глазах стояла тоска.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне правду о том, что случилось с твоей первой женой. Если ты откажешься — я уеду. — Джорджи говорила очень тихо, и все же его словно громом поразило. — До меня дошли… жуткие слухи. Если ты не скажешь мне правду, я беру Мэтью и возвращаюсь в Хоксклифф-Холл, а оттуда — в Лондон.

Он упорно смотрел в деревянный пол, не зная, что сказать. Мысли его были в смятении, сердце выбивало барабанную дробь. Задумчиво потерев лоб, он осторожно взглянул на жену. B ee глазах светилась упрямая решимость. Губы были плотно сжаты.

— Не лги мне, — прошептала она.

Йен снова опустил глаза.

Будь он проклят, если солжет, и будь проклят, если скажет правду!

Он встал и подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и стал смотреть на все еще солнечный вечерний сад.

— Я не хочу терять тебя, Джорджиана, — простонал он.