Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Туалет на улице выглядел еще безрадостнее. Две узкие планки поперек зияющей ямы и перегородка высотой до пупка. Яма кишела живым ковром личинок, проворно переваривающих отходы жизнедеятельности последнего гостя. Я завороженно наблюдала, как кусочек несъедобной бумаги отплыл в сторону над спинками извивающихся червей.

Я слышала, как мои соседи харкают, орут друг на друга, кашляют и мочатся на стену, с обратной стороны которой стояла моя кровать. Рынок вдруг показался мне гораздо более приятным местом для вечернего времяпровождения.

Было уже поздно, и ничего особенного на рынке не происходило. Тростниковые леденцы давно были расхватаны детьми с настороженными глазками и обломками коричневых зубов. Хлеб зачерствел – меньше чем через час его начнут продавать за полцены. Свинья все утро таскала свое пятидесятикилограммовое брюхо от прилавка к прилавку в поисках объедков и теперь мерно похрапывала в углу. Для вялых драк, которые то и дело вспыхивали в местных пивных после заката, привлекая зевак, было еще рановато.

Я энергично торговалась за пакетик жареных орешков, когда мимо прошла коренастая женщина-хмонг в великолепном расшитом наряде. Я как завороженная последовала за ней.

В свое время я вышивала крестиком, просиживая долгие часы за маминым кухонным столом и считая стежки, стараясь при этом не натягивать нить слишком сильно. Однако при виде этой женщины слова «вышивка крестом» приобретали совсем иной смысл. Ее рукава были само волшебство: сложные переплетающиеся орнаменты из идеальных крестиков, каждый не больше булавочной головки.

Завидев мое изумление, она рассмеялась и познакомила с подругами, которые принялись расталкивать друг друга локтями – так им хотелось показать мне свои вышивки. Одна юная девушка ужасно расстроилась, что оставила дома свой только что законченный шедевр, но быстро исправила ситуацию, пригласив меня на чаепитие.

Мы шли через поля аккуратных кругленьких чайных кустиков, высаженных бесконечными ровными рядами. Вскоре мы уже карабкались по почти отвесной скале из песчаника, следуя тропинке шириной с копыто водяного буйвола. Люди вокруг заканчивали работу на рисовых террасах, спускающихся вниз крутыми ступенями, чтобы начать долгий путь к дому. Порой на тропинке попадались лошади, нагруженные дровами в два собственных веса и идущие на рынок, в противоположную движению сторону; их появление вызывало бесконечные затруднения на дороге, которые, однако, никого не раздражали. Дерево было основным товаром, а женщины – самой работящей тягловой скотиной.

Мимо меня прошли три девочки-хмонга, которые шлепали по тропинке босиком, выпятив вперед лбы, опоясанные ремешками, чтобы уравновесить стофунтовые корзины, нагруженные дровами и взваленные на спины. Следом шагал симпатичный юноша, прямой, как молодое деревце; он шел пружинистой походкой и нес в мускулистых руках младенца весом едва больше десяти фунтов.

Тени стали длиннее, и вскоре я уже не могла рассмотреть ничего, кроме сверкающих пяток своей неутомимой проводницы. Тропинка шла под таким крутым уклоном, что ее щиколотки были на уровне моего носа. Когда мы наконец достигли деревни, я страшно устала, но была совершенно очарована и полна готовности пожертвовать обществом червей и кашляющих соседей ради куда более здоровой обстановки горной деревушки.

Хижины здесь были из дерева и тростника и тускло сияли изнутри, освещенные пламенем одной-единственной свечи в окне кухни. Все было сделано из дерева – корыта, плуги и совки, ведра, загон для поросят и крошечные стулья. Коровы тихонько позвякивали деревянными колокольчиками, и даже старые балки держались на деревянных колышках вместо гвоздей. Полы были из плотно утрамбованной глины, а с потолочных перекладин свисали связки кукурузных початков, оплетенные паутиной.

Не прошло и нескольких минут, как меня окружили женщины. Они завалили меня своими вышитыми куртками. Хотя иностранку они видели впервые, до меня здесь явно побывали неутомимые старьевщики из Шапы. Деревенским жителям не терпелось обогатиться, предлагая свой товар по западным ценам туристам с пухлыми чековыми книжками.

Расшитые рукава их курток были настоящим произведением искусства. Я задвинула свои моральные принципы и начала торговаться.

Большинству туристов кажется, что секрет успешных торгов – приблизиться к реальной рыночной цене товара перед заключением сделки. На первый взгляд этот подход кажется рациональным, однако к реальности он не имеет никакого отношения. Истинная цель долгих переговоров в том, чтобы оба участника убедились: им удалось выбить у оппонента лучшую цену, которую он был способен предложить. Это позволит им уйти с убеждением, что они не просто не дали обвести себя вокруг пальца, но, напротив, получили навар.

Представим, к примеру, типичную американку, которой предлагают купить вышитую куртку. Она предлагает вьетнамцам десять долларов. Те отвечают: пятнадцать. Бестолковая американка, для которой время – деньги, сразу же предлагает среднюю цену – двенадцать пятьдесят – и думает, что сделка совершилась. Но местные подозрительно смотрят на нее и берут свои слова обратно. Если она так легко подняла цену, думают они, значит, первоначальная сумма, которую они запросили, явно маловата. И американке назначают новую цену: двадцать долларов. Иррациональное поведение вьетнамцев раздражает ее, и она на секунду задумывается, не поставить ли их перед первоначальным предложением в десять долларов, но нет, она же честно подняла цену до средней и должна держать свое слово. Какое-то время они препираются, но так и не приходят к согласию. Тогда местные приходят к выводу, что американка просто не может заплатить больше двенадцати с половиной долларов и, пожалуй, стоит согласиться. Американку же утомили эти бесцельные переговоры – ведь время стоит денег, и она совершает поступок, равноценный самоубийству. Вспоминает, что сначала торговки запросили пятнадцать долларов. Пятнадцать так пятнадцать. И соглашается заплатить.

Но это было тогда, а не сейчас, и вьетнамцы понимают, что недооценили ее покупательскую способность. И цена враз подскакивает до двадцати пяти.

Чтобы купить один злосчастный нарукавник, мне потребовалось два часа. Я вконец вымоталась, упала духом и была готова пуститься в обратную дорогу.

К тому времени, как я спустилась с горы, ночлежка заполнилась под завязку. Первоначальное недовольство, вызванное тем, что мне придется делить единственную лампочку, свисающую с потолка, с четырьмя командами хрипатых водителей грузовиков, испарилось, когда я увидела, что лампа давным-давно перегорела и в темноте все мы были на равных. Я безошибочно нашла туалет по неповторимому запаху, но, как ни пыталась, не обнаружила душевых. Хозяйка отмахнулась от моих расспросов, выпалив нетерпеливое «нет!», и появилась через полчаса с дырявым ведром, наполовину заполненным ржавой водой. Она посоветовала мне принять душ посреди комнаты и как можно скорее вернуть ведро на место.

Автобус уехал рано утром – без нас. К тому времени мы уже шагали высоко в горах, заглядывая за хребты в поисках спрятанных там деревушек и многоярусных рисовых полей. Стояло прозрачное весеннее утро, и хмонги уже вовсю были заняты делами: вспахивали, сажали, пропалывали и удобряли комковатую серую землю. Картина была поистине идиллическая: птички, скачущие с камня на камень в поисках семян и личинок; позвякивающий колокольчик бредущего буйвола; хмонги, резко окрикивающие друг друга.