Революции 1917 года в России как серия заговоров - Коллектив авторов -- История

другие призывают к свержению существующего строя. Но в представлении подлинных красных, власть морально разложившихся монархий должна смениться властной машиной рабочего народа. По Бакунину, однако, освобождение рабочих усилиями самих рабочих должно произойти «без какого бы то ни было авторитарного руководства, даже и такого, которое избрано и санкционировано рабочими».

Такой образ будущего общества без власти вполне созвучен герценовской утопии – как и основанной на нем программе «Народной воли», где в числе требований – «широкое областное самоуправление, обеспеченное выборностью всех должностей, самостоятельностью мира и экономической независимостью народа; самостоятельность (крестьянского) мира, как экономической и административной единицы; принадлежность земли народу; полная свобода ассоциаций; всеобщее избирательное право; замена постоянной армии территориальной». И ни слова ни о буржуазии, ни о пролетариях позаимствованный у Герцена сценарий отказывает России в индустриальном будущем. Она должна быть отсталой – как Индия.

Приятели Герцена в своих письмах не скрывают своей принадлежности к тайным обществам. Так, его итальянский друг Леопольдо Спини жалуется: «Когда развалины бедной Италии будут скреплены цементом, мастер-каменщик окажется ненужной помехой, паразитом-трутнем, который должен быть изгнан из улья. Все это так, но сначала он является необходимым элементом премьером в опере».

От этих откровений о роли масонства Спини переходил к претензиям к Ватикану: «О, этой папа! Он перешел все границы, и я ему этого не прощу… Если бы он созвал в Риме Национальное собрание и провозгласил свободу, освобождение народов, он стал бы могучей, высшей силой». Точно с таким же демагогическим ультиматумом обращался Бакунин к Александру II в брошюре «Пугачев, Романов или Пестель»: государь, объяви «само себя управление», и души мы в тебе не будем чаять! И что мог ответить либеральный монарх человеку, уже стократно проклявшему любое и всякое государство, а свое кредо выразившему в подчеркнуто антихристианском, гностическом тезисе о равенстве энергии разрушения энергии созидания?

«Само себя управление» было главным мотивом Марии Спиридоновой, с дебоша которой на V Всероссийском съезде Советов начался мятеж левых эсеров в июле 1918 года. Она возмущалась централизацией власти в разоренной стране, требуя вместо нее «беспредельной свободы выборов, игры стихий народных» – тогда, дескать, и родится творчество, новая жизнь, новое устроение и борьба». Ее интелектуальным наставником был мистик Аполлон Карелин, одновременно член ЦК левых эсеров и глава ложи тамплиеров в Москве. Когда большевикам приписывают полную дезорганизацию судебной власти после Октября, не упоминается, что министром юстиции в первом коалиционном правительстве был еще один «самоуправленец» Исаак Штейнберг.

Тайные общества в СССР были запрещены, но имена Герцена и Бакунина, не говоря об именах народовольцев, остались не только в революционном «пантеоне», но и в учебниках литературы и истории. Вместе с ними осталось наследие их философского яда, который начал вновь воспроизводиться буквально с первых лет возникновения так называемого «шестидесятничества». В частности, «соединение Маркса с Герценом» проповедовал М. Я. Гефтер и его школа – вместе с реабилитацией так называемых «правых большевиков». Этот рецепт, противоречивший самой истории левого движения в России и мире, имел единственной целью создание противовеса сближению государства и церкви, наметившегося в годы Второй мировой войны. Это была смыслоразрушающая операция, результаты которой дожили до Третьей смуты – когда снова одним из главных демагогических тезисов оппозиции (позиционирующейся как «левой») стало освобождение от всяческого «гнета», в том числе от призыва в союзную «постоянную» армию и ее замена на «территориальную»…

Регенерация философского яда и его проникновение в дискурс общественных наук происходит сразу же после того, как – аналогично середине 19 века – глава государства с «новым мышлением», страдая комплексом недостаточного личностного масштаба, подвергает хуле результат деятельности своего предшественника и намеренно пересматривает его подходы. Ахиллесова пята Хрущева – его догматическая антирелигиозность – хорошо видна извне, и сразу же используется в той островной империи, где геополитический опыт передается из поколения в поколение в аристократических родах. Граф Бертран Рассел, родной внук премьера Джона Рассела, потомственный земельный олигарх, становится для Хрущева новым Марксом и Энгельсом. Религию, говорит он, заменит наука. И Хрущев верит ему, следует его рекомендациям, ищет с его помощью других «европейских гуманистов», и главным признаком гуманизма в его представлении является атеизм. И ему невдомек, что граф Бертран Рассел, отвергая традиционные религии, высоко ценит так называемое эзотерическое христианство. От этой дружбы, через кукурузные поля, дорога ведет в антииндустриальный Римский клуб.

Научные сотрудники, которым предстоит разрушить СССР, прослывут потом «гарвардскими мальчиками в розовых штанах». Однако учиться мальчики начинали в Лондоне, в том числе в учреждениях, которые прямым текстом именуются королевскими. И именно в Лондон в 1984 году отправится Горбачев, чтобы затем начать демонтаж братских партий Восточной Европы и заодно – мировой коммунистической системы. Во что он верит? На тот момент, по его словам – в «живое творчество народа», в «само себя управление».

По следам лжемессий

В британских парламентских кругах, как пишет М. Партридж, Герцен был ближе всего к чартистам, которые отстаивали полную свободу слова, собраний и вероисповедания. К чартистам принадлежал будущий премьер Бенджамин Дизраэли. Дважды неудачно выдвигавшийся в парламент от партии вигов, он перешел к тори, был избран в парламент и энергично занялся трансформацией идеологии консерваторов с целью ее «приближения к народу» и привлечения свежих умов в ее ряды.

Бенджамин Дизраэли крещен в англиканской церкви – как и его отец-драматург, поссорившийся с раввинами из-за их чрезмерно строгих предписаний. В то же время в споре с депутатом-ирландцем Дэниелом Расселом он применил исторический аргумент: «В те времена, когда предки уважаемого джентльмена были островными дикарями, мои предки проповедовали в Храме Соломона».

Самым значительным предком в его родословной считался Исаак бен Соломон Израэли, придворный врач египетской династии Фатимидов (IX век). Этот предок был свидетедем распада империи, после которого религиозные наследники Фатимидов, исмаилиты, оказались в суннитском окружении и прибегли к самосохранению посредством диссимуляции (сокрытия) своих взглядов. Сохранив крошечный плацдарм – крепость Аламут, исмаилиты в XI–XIII вв. наводили ужас на соседей, получив прозвание ассасинов (их агенты, проникая во дворцы султанов и ничем не выдавая себя, осуществляли убийства, сотрясая весь исламский мир).

У Бенджамина Дизраэли (формальное христианство которого облегчило ему начало карьеры), как и у его отца, был большой интерес к истории Ближнего Востока: в частности, он написал роман «Удивительная история об Алрое» о жизни и гибели первого еврейского лжемессии Менахеме Аль-Рои, который в 1121 году устроил вооруженное восстание против сельджукского шаха Муктафи в городе Амадия, на пути из Хазарии в государство крестоносцев. Называя себя царем Иудейским, он собирал соплеменников для похода на Иерусалим, но был казнен султаном. Менахем аль-Рои был мошенником