Нежная война - Джулия Берри

По лицу ее гостеприимной хозяйки пробежала тень.

– Он жив, слава богу, – она поставила чашку на стол и взяла Хейзел за обе руки. – Бедное, милое дитя. Ты боялась, что он погиб?

Глаза Хейзел защипало от слез, и она зажмурилась.

– Он тяжело ранен?

Миссис Олдридж медленно отпустила ее руку. В разуме Хейзел поселился новый страх.

«Это не важно, – сказала она себе. – Что бы там ни было, это не важно. Это ведь все еще Джеймс».

Мать Джеймса наградила ее долгим, внимательным взглядом, который показался девушке вечностью.

– С его телом все в порядке, – наконец сказала она. – Но он немного не в себе.

В этот момент Хейзел словно перестала слышать. «Немного. Не. В себе».

– Почему бы мне не заглянуть наверх, – сказала миссис Олдридж. – И не поговорить с Джеймсом? Думаю, ему станет намного лучше после того, как он увидит тебя.

Хейзел прислушалась к ее шагам на лестнице и попыталась взять себя в руки.

«С его телом все в порядке, но он немного не в себе».

Немного.

«Немного» означало, что он еще может прийти в себя. Со временем все можно исправить.

Шаги остановились прямо над гостиной, выходившей окнами на улицу. Она подняла взгляд к потолку. Там был Джеймс. Прямо над ней. Совсем рядом.

Контузия? Некоторые немецкие солдаты страдали от нее. Пленных в самых тяжелых стадиях держали в отдельном крыле. Они не могли работать.

Ее сознание рисовало самые ужасные картины. Смирительные рубашки. Безумие. Насилие. Мысли о немецких военнопленных пробудили воспоминания о Компьене, которые преследовали ее в кошмарах. Она прижала кулак к губам.

«Прекрати».

Почему Джеймс не спустился к ней?

Может, ему нужно было одеться. Она убрала назад воображаемые пряди.

Может, он не готов увидеться с ней сегодня? Ей стоит прийти в другой день?

Ничего, это не страшно. Конечно! Она найдет место неподалеку, где могла бы остаться на пару дней, пошлет родителям телеграмму. Наверняка здесь найдется уважаемая пожилая женщина, которая сдает комнаты…

На лестнице послышались медленные шаги.

Хейзел приготовилась. Джеймс.

Но это был не Джеймс.

– Мне очень жаль, мисс Виндикотт, – начала миссис Олдридж. – В настоящий момент Джеймс не готов никого принимать.

Хейзел позволила себе улыбнуться.

– Все в порядке, – сказала она. – Я могу вернуться в другой…

Миссис Олдридж покачала головой.

– Джеймс попросил меня кое-что тебе передать.

Хейзел опустила голову, чтобы мать Джеймса не видела ее лица.

– Он попросил передать, – сказала женщина, – что для всех будет лучше, если ваша дружба закончится на приятной ноте, связанной с общими воспоминаниями. Он желает тебе счастья, здоровья и всего самого наилучшего.

У миссис Олдридж хватило такта, чтобы позволить Хейзел помолчать какое-то время.

– Что бы с ним ни случилось, – прошептала она, все еще глядя вниз, – я ему помогу. Я буду ждать, пока ему не станет лучше.

Миссис Олдридж вздохнула.

– Это очень мило с твоей стороны, дорогая, – грустно сказала она. – Очень, очень мило.

Потрясенная Хейзел начала раскачиваться из стороны в сторону, пока не поняла, что миссис Олдридж все еще смотрит на нее.

Она поднялась с места.

– Спасибо за чай.

– Всего тебе наилучшего, моя дорогая, – миссис Олдридж протянула Хейзел ее пальто. – Ты не представляешь, как мне жаль.

Хейзел побрела к садовой калитке по насыпной дорожке. Девушка хотела посмотреть наверх и, может, увидеть в окне Джеймса, но в этот момент она почувствовала пристальный взгляд миссис Олдридж у себя между лопаток и поспешила вниз по улице.

В дверях дома Олдриджей появилась Мегги и встала рядом с матерью.

– Джеймс отсылает такую девушку, даже не сказав ей «привет»?

Ее мать вздохнула.

– Он не виноват, Мегс.

Мегги покачала головой.

– Мне все равно, кто виноват. Это глупо, и она мне понравилась.

– Твоему брату она тоже нравится.

– Тогда почему…

– Не смей вмешиваться в это, Мегги, – сказала ее мать. – Я и так сказала слишком много. У бедного мальчика достаточно проблем.

Мегги ушла в кладовую, которую она превратила в свой кабинет, села за свою печатную машинку и думала, думала, думала.

На втором этаже, в тени, Джеймс стоял у окна и смотрел ей вслед. Он ничего не мог с собой поделать.

Когда она повернулась у калитки, на секунду он увидел ее лицо в профиль. Она была опечалена, но все еще прекрасна.

Ее прямая осанка, темные волосы, заколотые наверх, длинная шея и голова, печально опущенная вниз. Мягкое белое кружево ее воротника изящно огибало линию шеи. На ней было то яркое пальто, что он купил ей в Париже. Она была совсем близко. В лучах утреннего солнца казалось, что она светится. С каждым шагом она удалялась от их дома, и ее фигура становилась все меньше и меньше.

Она пришла, чтобы увидеть его.

Если она была такой, какой ее считала та женщина из христианской организации – зачем она приходила?

Если она была такой, какой ее видел Джеймс, то как он мог молча смотреть ей вслед?

Если бы он только мог выбежать из дома, прижать ее к себе и умереть на месте.

Но он больше не был тем, кого она знала. Он никогда не станет прежним Джеймсом.

«Я никогда не причиню тебе боль, Хейзел Виндикотт».

О боже.

Да, в тот момент ей было больно, но он не мог позволить ее жалости и доброте заточить ее в отношениях, от которых она будет страдать всю оставшуюся жизнь.

Если это настоящая любовь – он должен оставить ее в покое.

Джеймс смотрел ей вслед, пока она не исчезла за поворотом.

Это был решающий момент. Вся моя работа вот-вот пойдет прахом. Я и так потеряла достаточно отношений из-за невезения, глупости и эгоизма. Что уж тут говорить о болезнях и войнах. Я не могла позволить Хейзел сесть на поезд до Лондона и отчаянно искала какое-нибудь решение. У меня было всего несколько минут, чтобы предотвратить трагедию.

Она шла практически вслепую из-за слез, застилавших ей глаза.

Впереди стоял дом викария. На крыльце сидела его пожилая жена с вязанием в руках.