Система экономических противоречий, или философия нищеты. Том 1 - Пьер Жозеф Прудон

еще более лишенное идей, чем хлеба? Откуда взялось убеждение, что между парижанином и парижанином, невзирая на омнибусы и местную почту, расстояние сегодня втрое больше, чем в четырнадцатом веке?

Человечество в своем развитии подобно колонне солдат, которые, уходя одним и тем же шагом и в одно и то же мгновение под размеренные удары барабана, постепенно теряют свои интервалы

Подрывное влияние машин на социальную экономику и положение трудящихся осуществляется тысячами способов, которые все взаимосвязаны и одинаково называются: увольнения, сокращение зарплат, перепроизводство, затоваривание, порча продукции, банкротства, выдавливание рабочих из их класса, вырождение вида и, наконец, болезни и смерть.

Г-н Теодор Фикс сам заметил, что за последние пятьдесят лет средний рост мужчины во Франции уменьшился на несколько миллиметров. Это наблюдение стоит того, что происходит сейчас: откуда происходит это снижение?

В докладе, прочитанном в Академии гуманитарных наук о результатах закона от 22 марта 1841 г., г-н Леон Фоше выражался так: «Молодые рабочие бледны, слабы, невысокого роста и медлительны как в мыслях, так и в движениях. В четырнадцать-пятнадцать лет они выглядят не более развитыми, чем дети от девяти до десяти лет в нормальном состоянии. Что же касается их интеллектуального и нравственного развития, то видно, что в возрасте тринадцати лет они не имеют понятия о Боге, никогда не слышали о своих обязанностях, и для них первая школа морали была тюрьмой».

Вот что увидел г-н Леон Фоше, к великому неудовольствию г-на Шарля Дюпена, и к тому, что он заявляет, что закон от 22 марта невозможно исправить. И не будем гневаться на это бессилие законодателя: зло исходит от причины, столь необходимой для нас, как солнце; и в той колее, в которую мы ввязались, весь гнев, как и все полумеры, только ухудшили бы наше положение. Да, пока наука и промышленность добиваются столь замечательного прогресса, необходимо, с учетом, что центр тяжести цивилизации не меняется вдруг, что умственные способности и комфорт пролетариата слабеют; пока жизнь удлиняется и улучшается для богатых классов, для неимущих она ухудшается и сокращается. Это следует из наиболее обдуманных, я имею в виду наиболее оптимистичных сочинений.

По свидетельству г-на Де Морога, 7,500,000 человек во Франции могут потратить не более 91 фр. в год, 25 с. в день. Пять су! пять су! Есть что-то пророческое в этом отвратительном припеве.

В Англии (исключая Шотландию и Ирландию) налог с бедных составлял:

1801 4,078,891 ф. ст. для населения 8,872,980 1818 7,870,801 — — 11,978,875 1833 8,000,000 — — 14,000,000

Таким образом, нищета прогрессировала быстрее, чем рост населения; что же стало с учетом этого факта с гипотезами Мальтуса? — И вместе с тем несомненно, что в то же время повысился средний уровень благосостояния: что же тогда означает статистика?

Коэффициент смертности в первом округе Парижа составляет один из пятидесяти двух жителей, а для двенадцатого — один из двадцати шести. Так вот, в этом последнем (двенадцатом округе) на семь жителей приходится один неимущий, а в первом один — на двадцать восемь. Это не мешает тому, что средний уровень жизни, даже в Париже, только возрос, как это очень хорошо заметил г-н Фикс.

В Мюлузе средняя продолжительность жизни составляет двадцать девять лет для детей состоятельного класса и ДВА ГОДА для рабочих; — в 1812 г. средняя продолжительность жизни в том же населенном пункте составляла двадцать пять лет девять месяцев двенадцать дней; тогда как в 1827 г. она составляла всего двадцать один год девять месяцев. И тем не менее для всей Франции средняя продолжительность жизни растет. Что это означает?

Г-н Бланки, не в состоянии объяснить себе одновременно такое процветание и такую нищету, восклицает: «Увеличение производства — это не увеличение богатства… Нищета, напротив, все больше распространяется по мере сосредоточения промышленности. Необходимо, чтобы в системе, не гарантирующей безопасности ни капитала, ни труда, был какой-то радикальный порок, который, по-видимому, умножает трудности производителей, одновременно заставляя их умножать свою продукцию».

Здесь нет радикального порока. Что удивляет г-на Бланки, — так это просто то, что требовала определения Академия, частью которой он является, — это колебания экономического маятника СТОИМОСТИ, поочередно и равномерно поражающего добро и зло, пока не пробил час всеобщего уравнения. Если мне позволено еще одно сравнение, человечество в своем развитии подобно колонне солдат, которые, уходя одним и тем же шагом и в одно и то же мгновение под размеренные удары барабана, постепенно теряют свои интервалы. Все движется вперед; но расстояние от головы до хвоста безостановочно удлиняется; и это обязательный эффект движения — чтобы были отставшие и заблудшие.

Но надо еще глубже проникнуть в антиномию. Машины обещали нам прибавку богатства; они сдержали слово, но тем самым наделили нас еще большей нищетой. — Они обещали нам свободу; я докажу, что они принесли нам рабство.

Я сказал, что определение стоимости, а вместе с ней и злоключений общества, начинается с разделения отраслей, без которого не может существовать ни обмен, ни богатство, ни прогресс. Период, который мы сейчас проходим, период машин — отличается особым характером; это НАЕМНЫЙ ТРУД.

Наемный труд возник напрямую от использования машин, чтобы придать моей мысли всю требуемую ею общность выражения, в отличие от экономической фантастики, посредством которой капитал становится производственным агентом. Наемный труд, наконец, после разделения труда и обмена является обязательным коррелятом теории сокращения расходов, каким бы образом это сокращение ни получалось. Эта генеалогия слишком интересна, чтобы мы не сказали о ней несколько слов.

Первая, самая простая, самая мощная из машин — цех.

Разделение лишь сепарирует различные части труда, позволяя каждому заниматься специальностью, которая его больше всего привлекает: цех группирует рабочих по соотношению каждой части к целому. Это, в своей самой основной форме, взвешивание стоимостей, неуловимое, однако, по мнению экономистов. Однако с помощью цеха будет расти производство, а заодно и дефицит.

Один человек заметил, что, разделив производство и его различные части и заставив каждую из них работать отдельно, он получит умножение силы, производство продукта которой будет намного больше суммы труда, которую даст такое же число рабочих в условиях неразделенного труда.

Ухватившись за нить этой идеи, он говорит себе, что, сформировав постоянную группу рабочих, подходящих для специального объекта, который он предлагает, он получит более устойчивое, более обильное производство с меньшими затратами. Между прочим, не обязательно, чтобы рабочие собирались в одном помещении: существование цеха по существу не связано с этим контактом. Он вытекает из соотношения и пропорции различных работ,