Третье откровение - Ральф Макинерни

Фауст улыбался, глядя на возвращение прежней скорби по «белой кости».[102]Иммигранты, и в первую очередь ирландцы, плодятся, выживая нас из родных мест. Ответом стало требование контролировать рождаемость, наткнувшееся на каменную стену во всех христианских церквях. С годами эта стена рушилась, и наконец Соединенные Штаты превратились в великую миссионерскую державу, распространяя противозачаточные средства и законы планирования семьи по всему невежественному миру. Ирландские, немецкие, португальские, итальянские и все прочие иммигранты в конце концов приобщились к культуре контрацепции, как и те страны, откуда они приехали. И это вкупе с громадными жертвами тотальной войны привело к сокращению числа коренных немцев, французов, испанцев, итальянцев, по своей воле вставших на путь, ведущий к полному вымиранию. Скандинавы? Лучше не вспоминать о них.

Фауст был удивлен красноречием Ханнана. Магнат напоминал ему Тома Бьюкенена из романа Фицджеральда «Великий Гэтсби», рассуждающего о желтой угрозе.

— Кто бы мог подумать, что опасность исходит от арабов? — спросил Ханнан.

— И действительно, кто? — подхватил Рей Синклер, почти не скрывая сарказма.

Было очевидно, что Синклер и Лора Берк стеснялись оборота, который приняло великое религиозное прозрение их босса. Но Фауст увидел в этом тот курс, которому ему надлежит следовать, трудясь над копией письма сестры Лусии и добавляя в него то, что, на его взгляд, должно было подкрепить худшие опасения Ханнана.

Однако Ханнан категорически отказался даже ознакомиться с документом. Столько трудов, а на самом деле можно было вручить ему чистую тетрадь. Ханнан отнесся к документу, сфабрикованному Фаустом, с тем же почтением, что и Трепанье, однако выразилось оно, разумеется, иначе.

— Мы обязаны вернуть этот документ в Ватикан.

Вот где крылась настоящая опасность. Можно представить, как ватиканские палеографы рассмеются над представленной им липой.

Тем временем Зельда все больше и больше склонялась к мысли, что нужно подыскать жилье поближе к новой работе Габриэля.

— Не могу даже думать о том, чтобы куда-нибудь переехать, — говорила она.

Но Габриэль настроился на переезд.

Он подумал было о Корфу, но отверг эту мысль. Зельда сама рано или поздно вспомнит про этот далекий остров.

Габриэль подумал о Пантеллерии.

Ах, Пантеллерия. Он любил Пантеллерию, вулканический островок недалеко от африканского побережья, куда можно добраться от Трапани, что на западе Сицилии. Удовольствий там немногим больше, чем на острове архипелага Хуана Фернандеса у побережья Чили, где четыре года боролся за существование английский моряк Селькирк, вдохновивший Даниэля Дефо на образ Робинзона Крузо. Но зато Пантеллерия чрезвычайно привлекательна как убежище. Фауст усмехнулся. Приют грешников. Но будет ли он, этот одинокий островок, если тот станет его Эльбой, его островом Святой Елены?

В обязанности Лоры входило останавливать Ната, чрезмерно увлекшегося новыми замыслами, — выдвигать аргументы, предлагать альтернативы, — однако после того, как решение было принято, она даже не пыталась переубеждать босса.

Копия грота в Лурде, возведенная на территории комплекса «Эмпедокл», была сущей безделушкой. Нат мог себе ее позволить, и результат, нехотя признавала Лора, получился замечательный — оплот безмятежного спокойствия посреди лихорадочной суеты комплекса.

Лора и Рей сидели на скамейке перед часовней после встречи, на которой Габриэль Фауст представил то, что ему удалось достать для Игнатия Ханнана, для «Приюта грешников»: третью тайну Фатимы.

— Четыре миллиона долларов, — задумчиво промолвил Рей.

— Дело не в деньгах, — отозвалась Лора.

— А в принципе?

— Рей, что ты на самом деле думаешь про Габриэля Фауста?

— У него любящая, преданная жена.

Этот уклончивый ответ должен был перевести разговор на их собственные отношения — «несчастливый небрак», как недавно назвал их Рей, однако Лора не собиралась отвлекаться. Судя по всему, Рею тоже не слишком-то хотелось обсуждать эту тему.

— Кот в мешке, — сказал он.

— А что именно это означает?

— Ну, мешок — это мешок.

— А кот — это кот.

— Так говорят, когда покупают что-то, не имея возможности хорошенько рассмотреть товар, — объяснил Рей.

— Он не хотел его рассматривать.

Документ находился в надежном месте, в сейфе Ната, дожидаясь, когда Хизер доставит его в Рим.

— Можем посмотреть на него одним глазком, — предложила Лора.

— Заглянуть в мешок?

— Я не заставляю.

— Знаешь, я восхищен решением Ната. Наконец он завладел великой тайной, которая многие годы порождала бесчисленные домыслы, в том числе и у него самого, и Нат остановился, не стал знакомиться с документом. У него нет права. Разве ты сама поступила бы иначе, попади к тебе письмо Богородицы, адресованное кому-то другому?

— На самом деле его написала сестра Лусия, — возразила Лора.

Однако она сказала это не чтобы умалить слова Рея. Он прав. И Нат прав. Необходимо как можно быстрее отвезти документ туда, где его законное место.

Вернувшись из аэропорта, куда она ездила провожать Хизер, Лора отвела Рея в сторонку и сказала, что этим же самолетом в Рим улетел Трэгер. Рей не на шутку встревожился. Разумеется, он вообразил, что Трэгер силой проник на борт, чтобы скрыться от преследователей. Лора передала ему слова Хизер.

— Он жил у нее?

— Опусти брови. Я подумала то же самое. Хизер сказала, что ничего такого не было, и мне стало стыдно. Ты же знаешь Хизер.

— Порой я сомневаюсь, что знаю хоть кого-нибудь или что-нибудь.

— Хизер же просто прозрачная в своей чистоте.

Позднее Рей сказал:

— Как там у Хемингуэя, монашка и шулер? Или это у Фолкнера? Я же говорил, что больше ничего не понимаю. Девственница и убийца.

— Ты не можешь быть уверен, Рей.

— Что Хизер девственница?

Лора ущипнула его за руку.

— Хочешь побороться?

— У нас нет лицензии.

— В таком случае чем мы занимаемся в постели?

— Всякими бесчинствами.

Они к бесчинствам и перешли, а потом впервые оба высказали вслух угрызения совести, которые их мучили.