Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

«Вряд ли император распорядился в день своего тезоименитства отдать приказ к выступлению, – продолжал размышлять Василий. – Тут явно что-то другое. Но что это может быть, не требующее отлагательств даже в праздник? Может быть, нам кто-то объявил войну? Или…» – Но дальше этого его размышления не пошли, и он решил дождаться конца службы и узнать все доподлинно из уст самого генерала или от кого-то из его порученцев.

Батюшка, из уважения к поспешно вызванному генералу Римскому-Корсакову, ненадолго прервал службу и удалился в алтарь, лишь на клиросе продолжалось нестройное песнопение. Вслед за генералом храм покинули еще несколько офицеров, но остальные остались, понимая, как и Василий, что им вскоре обо всем сообщат. Но началось негромкое шушуканье. Когда батюшка вернулся, то, понимая общий настрой, поспешил побыстрее закончить службу, объявив о Причастии всех исповедовавшихся и всеобщем крестоцеловании.

Василий торопливо приложился к кресту и вышел из храма одним из первых, троекратно перекрестившись на висевшую над дверью храмовую икону, надел на голову треуголку и пошел по направлению к штабу, где, как он надеялся, всех офицеров должны будут собрать. Вскоре его догнал Дионис Суровцев и, коротко поздоровавшись, задал беспокоивший и его вопрос:

– И что бы это все могло значить?

– Меня тоже интересует, – пожав плечами, ответил Василий.

– Неужели новая кампания?

– Вряд ли… Император не станет в такой день объявлять общий сбор. Он нынче, должно быть, в Петергофе и пробудет там не менее недели. Вот тогда… Тогда нужно быть готовыми…

– А вы хорошо осведомлены, – с прищуром глянул в его сторону Суровцев. – Есть верный источник или досужие домыслы?

– Ни то, ни другое, – не захотел разъяснять Мирович, тем более что навстречу к ним спешил капитан из штаба, на лице которого было довольно испуганное выражение и растерянность.

– Вы еще не слышали? – спросил он, едва подойдя ближе.

– Смотря что… – осторожно ответил Суровцев и покосился в сторону Василия, словно ожидал от него какого-то предположения. Но тот молчал, ожидая, что им сообщит капитан.

– Император низвергнут… – Капитан на какое-то время остановился, желая узнать, как воспримут его известие, тем более что к ним спешили еще несколько офицеров, желавшие как можно скорее узнать новость. – Сенат и Синод присягнули его супруге Екатерине Алексеевне…

– Быть того не может! – выдохнул Суровцев, хотя капитан явно не закончил излагать подробности.

Мирович тоже было раскрыл рот, чтоб высказаться, но решил промолчать и выслушать все до конца. Знакомство с Кураевым дало ему опыт держаться в подобных ситуациях более осторожно и обдуманно.

– Сенат, Святейший Синод и гвардия уже присягнули ей, – продолжил капитан, словно именно его уполномочила новая императрица довести до сведения офицеров весть об этом событии.

– И что же император? – почти неслышно спросил Суровцев.

– Император, бывший император, – быстро поправился капитан, – отбыл на корабле в неизвестном направлении. Предположительно, в Кронштадт.

– Вот это да! – зашумели подошедшие офицеры. – Значит, в Данию не пойдем! Ура!

– Да здравствует императрица Екатерина! – закричали остальные, и некоторые даже подкинули вверх свои треуголки.

– Многие лета!

Мирович отошел чуть в сторону и участия в общем веселье не принял. Он хорошо помнил острый взгляд Екатерины, когда она еще была наследницей. Взгляд ее серых глаз одновременно притягивал и пугал, если без отрыва смотреть на нее. В нем было и ум, и лукавство, а временами они отдавали стальным блеском. Но в глубине их, как тогда показалось Мировичу, таился страх. Обыкновенный страх никем не защищенной женщины. Такой человек вряд ли прощает обиды тем, кто стал причиной этих страхов. Именно из страха рождается коварство и мстительность. И рано или поздно такой человек становится опасен не только для окружающих, но и для самого себя. А это еще страшней. Он будет стараться доказать и себе, и всем окружающим собственное бесстрашие, а потому будет щедр к друзьям, но безжалостен к врагам. А когда у него в руках власть, то врагов вокруг всегда много, и они порой не подозревают, чем им грозит любое неповиновение, неосторожно сказанное слов, дерзость в поступках. Что, в свою очередь, будет рождать все новых и новых врагов и несогласных. Значит, нужно ждать войн… Многих войн…

«Они, те, кто сейчас прыгают от радости, даже не знают, чем она, их радость, может обернуться. Многими смертями…» – думал он, задумчиво глядя на ликующих офицеров.

– А вы, как погляжу, особый восторг изъявлять от полученного известия не спешите, – неожиданно услышал он голос Суровцова. – Отчего так?

– Ну, я не молодой жеребчик, которого без повода на луг выпустили. Повод с меня никто не снял и снимать не собирается, – ответил ему Василий.

– Но я не вижу и ваших восторгов. Почему не рады? – с издевкой в голосе повторил он последнюю фразу поручика. – Не ожидали подобного? Оказались не готовы?

– Если честно, не ожидал, – согласился тот. – Меня вполне устраивал и прежний император при всех его вывертах. Как-то привык доверять больше мужчинам, нежели дамам. Только это, надеюсь, между нами?

– О чем вы говорите? Я вроде не давал повода усомниться в обратном. И чего теперь ждать? Как по-вашему? Будут большие перемены?

– О переменах мы только что узнали, но наверняка есть верные императору люди, которые не оставят его в трудный час. Я слыхал, при нем находится граф Миних, а он верный служака и привык служить лишь одному хозяину. Знаю о том по рассказам своего отца.

– Это так. Граф – человек чести… Но вряд ли в его возрасте хватит сил собрать единомышленников и противостоять всем остальным.

– Боюсь, вы правы… Ну что ж, давайте прощаться? Нужно идти к своей части. Но нас наверняка скоро соберут на принесение присяги новоявленной императрице, так что увидимся, – и он протянул Мировичу свою затянутую в перчатку руку.

Действительно, вскоре весь полк присягнул императрице Екатерине Алексеевне, а еще до этого пронеслась радостная весть, что войны с Данией не будет. Но и войска, оставшиеся в Восточной Пруссии, выводить не спешили, поскольку король Фридрих все никак не мог закончить свою войну с Францией и Австрией. Россия отринула от себя бывших союзниц и приняла сторону прусского выскочки, как за глаза его называли давние непримиримые противники. Екатерина же Алексеевна круто менять уже заключенный до нее свергнутым супругом союз с королем не рискнула, поскольку не без его помощи попала в свое время в Петербург. Да и немецкая кровь давала себя знать. Все это давало обильную почву для нелицеприятных для нее слухов и перешептываний в придворных кругах. Но не более того. Русскому воинству не было дела до ее родства. Главное, очередной заграничный поход откладывался. А там, глядишь, жизнь покажет, куда идти и где голову свою грешную за государыню сложить. На то он и солдат, чтобы воевать, а не по казармам отсиживаться. А пока… Пока можно пожить вволю без оружейной пальбы и штыковых атак.