Танец змей - Оскар де Мюриэл

что эти нежные цветочки намерены прикончить нас, тут же удрали.

– Решили, что ведьмы сделают за них грязную работу?

– Это лишь малая часть того, что мы должны вам рассказать, – сказала Дубик. – Как и то, почему мы хотели убедить их, что собираемся вас прикончить. Впрочем, они не дураки. Очень скоро они обнаружат, что вы живы. У нас есть бесценная фора, так что действовать нужно быстро.

– Фора для чего? – уточнил я.

– Объясним позже. Или сейчас, если вам уже лучше. Все наши уже собрались.

– Здесь? – удивился я.

– Да.

– Простите, а сколько мы здесь уже пробыли? – спросил я.

– Сейчас почти полдень, – сказала Дубик. – Чем скорее вы к нам присоединитесь, тем будет лучше.

– Идти сможешь? – спросил Макгрей и протянул мне руку.

– Конечно, черт подери, смогу! Я же не хромой. – Я знал, что выгляжу и веду себя как упрямый дед, и еле поднялся на ноги, помогая себе одной лишь рукой, – каждый сустав в моем теле в этот момент хрустнул, но все равно отказался принять его помощь.

Не желая больше лежать в чем-то вроде катакомбы, я с готовностью последовал за ними. Основное помещение снова затряслось, я различил приглушенный перестук вагонных колес, ибо теперь знал, что это за шум.

Я прижал ладонь к больному виску – в этот момент мы проходили между рядами колонн. Я уставился на них и на сводчатый потолок.

– Что это за место? – спросил я.

– Древние римские купальни, – ответила Дубик. – Эти камни служили опорами для подогреваемого пола. В той нише, где вы лежали, видимо, находилась печь, производившая пар.

Я хотел было поинтересоваться, откуда ей все это известно, но вспомнил, что она ведьма. А они всегда были на десять шагов впереди остальных.

Что-то металлическое звякнуло у меня под ногами. Я остановился и поднял старинную ржавую монетку с оттиском профиля губастого мужчины.

– Ох, да хватит безделушки собирать! – заворчал Макгрей.

– Этим безделушкам, вероятно, больше тысячи лет. Тебя вообще хоть что-нибудь впечатляет?

– Впечатляться буду, когда все сраное правительство прекратит грозить мне смертью.

Я опустил монетку в нагрудный карман и зашагал дальше.

Дубик поднялась на несколько ступеней, которые вывели нас к низкому дверному проему. Мы вошли в небольшое помещение, идеально круглое, подобно дому капитула в соборе. Стены его были выложены разноцветной мозаикой – каждый элемент размером с ноготь, а изображения представляли собой изящнейшие и замысловатые римские мотивы: рыбак вытягивает полные сети из моря, девушки танцуют с гроздьями винограда в руках, почти лишенные облачения мужчины расслабляются в купальне, человека душат ярко-зеленые змеи…

Все это подсвечивал маленький костер, располагавшийся в самом центре помещения пятью футами ниже каменных плит, на которых я стоял. Большую часть пространства занимало то, что, по всей видимости, некогда было бассейном семи-восьми ярдов в ширину, окруженным каймой из красных глазурованных кирпичиков – некоторые из них по-прежнему блестели как новенькие.

А на дне его, рассевшись вокруг потрескивавшего костра, словно рыцари короля Артура, ведьмы держали совет.

34

Мы с Макгреем спустились следом за Дубик в пустой бассейн, шагая по тем же самым ступеням, что и древние римляне, которым хотелось окунуться в горячую воду. По пути я рассмотрел это жутковатое сборище.

Там была как минимум дюжина женщин, от девочек-подростков до пары дряхлых согбенных старух, все как одна в черном, а пламя костра отбрасывало резкие, пляшущие тени на их лица. Они передавали по кругу миску с дымящимся варевом: каждая отпивала из нее и бормотала какое-то неразборчивое заклинание. Судя по звучанию, это был один из кельтских языков – точнее я определить не мог.

Помощников-здоровяков с ними было всего трое, включая Харриса. Он сидел поодаль от шайки, потная лысая макушка блестела в свете костра, и вид у него был довольно напряженный. Как и у ведьм вокруг, которые, вероятно, увидели его впервые лишь вчера и, подобно мне, были напуганы его ростом и обликом. Я испытывал нечто сродни благодарности – он как-никак вступил в схватку с Маргаритками, чтобы защитить нас, – но я все же предпочел держаться на некотором расстоянии от него, особенно с учетом того, с какой легкостью он сбросил человека в пропасть.

Малышка Мелисса, похоже, была единственной, кто его не боялся. Девочка стояла у него на бедре и с весьма заинтересованным видом водила пальчиками вдоль расплывчатых линий его татуировок. Она обернулась и взглянула на меня – в глазах ее светилось все то же любопытство.

Неудивительно, что лицо ее показалось мне знакомым. Она была дочерью той несчастной медсестры, которую лорд Джоэл – отец Кэролайн – отравил перед тем, как сбежать из Эдинбургской лечебницы для душевнобольных. Никогда не забуду то зрелище: молодая женщина задыхается в кровати, пока стрихнин медленно лишает ее жизни. У этой девочки были большие голубые глаза и темные волосы, как у матери.

Кэролайн по понятным причинам села по другую сторону костра, как можно дальше от ребенка, и взгляд ее выражал смешанные чувства. Да, ее отец убил мать этой девочки, но та молодая ведьма несколько лет играла роль его сиделки, притворяясь, что ухаживает за лордом Джоэлом, тогда как в действительности ее работа заключалась в том, чтобы не дать его рассудку вернуться. Будь она жива, она явно нашлась бы в рядах Маргариток, и Кэролайн это знала.

Я догадывался, что она никогда не простит этих женщин. Возможно, она заживет своей жизнью и ненависть потеряет свою остроту, но, укоренившись в ее сердце, это чувство не покинет Кэролайн до конца ее дней.

В свою очередь, большинство женщин, собравшихся вокруг костра и прекрасно знакомых с этой историей, бросали на нее презрительные взгляды.

Я думал, что с наибольшей враждебностью на нее смотрела мисс Дубик, но затем натолкнулся на пронзительный взгляд голубых глаз, принадлежавших пожилой женщине – она сидела, скрестив руки на груди, с неописуемо неприязненным видом. И она имела на то основания – это была миссис Лессок, мать убитой сиделки. Она держала за руку женщину, лицо которой было забинтовано полностью, и небольшие щели остались лишь на месте глаз, ноздрей и рта. Это была та самая ведьма, которая рухнула на колени в соборе, когда ее лицо стало плавиться. Меня пробрала дрожь.

Миссис Лессок перевела на меня взгляд, исполненный ярости, но как только глаза наши встретились, кто-то схватил меня за правую руку.

Я вздрогнул, увидев то постаревшее лицо: кожа на нем была бледна, как у существ, обитающих под землей, и изрезана морщинами, словно кора трехсотлетнего дерева. Рот был приоткрыт,