След - Патрисия Корнуэлл

– А ведь если что-то найдем, у нас и ордера нет, – поддразнивает ее Марино.

– То есть я должна положить это на место?

Он пожимает плечами.

– Я знаю, что делать. В случае чего вернусь, влезу потихоньку, положу туда, где лежали, а потом уже добуду ордер. Я и раньше такое прокручивал.

– Только не признавайся в этом при свидетелях, – отпускает реплику Скарпетта и, оставив пакет с журналами на полу, идет к столу слева от дивана. Похоже, опять сигарный запах.

– Да, есть много такого, в чем бы я не признался при свидетелях. – Марино набирает номер.

– Я вообще сомневаюсь, что ты сможешь получить ордер.

– Не беспокойся. Мыс Браунингом не разлей вода. – Он смотрит в окно и ждет. – Эй, Джим, это Марино. Ты не знаешь, кто здесь жил в последнее время? Как насчет некоей Эдит Арнетт? Перезвони, как только сможешь. – Он диктует номер и поворачивается к Скарпетте: – Ха! Попал на автоответчик. Похоже, старина Джимбо предоставил нас самим себе. Я его понимаю. Что тут делать, в этой дыре?

– Да уж, насчет дыры ты прав. – Скарпетта выдвигает ящик. В нем полно монет. – Но думаю, он не пришел не из-за этого. Так, значит, вы с Браунингом лучшие друзья. А ведь еще вчера ты боялся, что он придет за тобой с наручниками.

– Мало ли что было вчера. – Марино выходит в темный коридор. – Браунинг – свой парень. Не волнуйся. Нужен будет ордер, я его тебе добуду. Читай пока про свой Голливуд. Черт, куда все лампочки подевались?

– Смотри-ка, долларов пятьдесят четвертаками. – Она разгребает монеты. – Только четвертаки. Других нет. Как думаешь, за что здесь расплачиваются четвертаками? За газеты?

– Местная брехунья стоит пятьдесят центов, – говорит Марино, имея в виду «Таймс-диспетч». – Покупал вчера в автомате возле отеля. Обошлась в два четвертака. Вдвое больше, чем «Вашингтон пост».

– Но зачем оставлять деньги в доме, где никто не живет? – Кей задвигает ящик.

Света в коридоре нет, но Скарпетта следует за Марино в кухню. В раковине полно грязной посуды, вода в кастрюльке протухла, на стенках застыл жир. Она открывает холодильник и получает еще одно подтверждение тому, что в доме кто-то останавливался, причем не очень давно. На полках – пакеты с апельсиновым соком и соевым молоком. Срок годности истекает в конце месяца. Мясо в морозилке, судя по упаковке, было куплено примерно три недели назад. Чем больше продуктов обнаруживается в контейнерах, тем сильнее ее волнение – интуиция реагирует раньше, чем мозг. Перейдя в спальню, Скарпетта снова ощущает запах сигар, и сердце, подстегнутое дозой адреналина, начинает колотиться.

Двуспальная кровать застелена дешевым синим покрывалом. Скарпетта отворачивает его и видит мятые, засаленные простыни, усыпанные короткими волосками – рыжими, скорее всего с головы, и более темными, закрученными – вероятно, лобковыми. На простынях засохшие желтоватые пятна, о происхождении которых нетрудно догадаться. Кровать стоит у окна, а из окна виден деревянный заборчик и за ним дом Полссонов с темным окном спальни Джилли. На столике возле кровати черная, с желтым, пепельница «Кохибас». Пепельница довольно чистая. Пыли на столике куда больше, чем на ней.

Скарпетта делает то, что нужно делать, позабыв о времени, не замечая, как меняются тени, не слыша стука дождя по черепичной крыше. Проверяя ящик за ящиком, она находит высохшую красную розу в пластиковой упаковке, мужские костюмы, пальто и пиджаки – все немодное, несвежее, скромно висящее на плечиках и застегнутое на пуговицы. Она находит сложенные мужские брюки и рубашки унылых расцветок, мужское белье и носки, старые и дешевые, дюжину белых носовых платков, сложенных аккуратными квадратиками.

Скарпетта опускается на пол, вытаскивает из-под кровати картонные коробки, открывает и обнаруживает стопки старых каталогов похоронных бюро и журналов с фотографиями гробов, урн, погребальных одежд и оборудования для бальзамирования. Журналы старые, восьмилетней и более давности. Почтовый адрес соскоблен, так что разобрать можно только отдельные буквы и часть почтового индекса, но этого мало, чтобы узнать то, что ей нужно.

Одну за другой Кей просматривает коробки, проверяет каждый журнал и в конце концов находит на самом дне два или три с полным почтовым адресом. Она читает адрес, смотрит на него еще раз, растерянно и оторопело, стараясь найти какое-то другое, логическое объяснение, но не находит и начинает звать Марино. Она зовет его и смотрит на журнал, на обложке которого изображен гроб в форме гоночного автомобиля.

– Марино! Ты где? – Скарпетта выходит в коридор, останавливается и прислушивается. Ей трудно дышать, а сердце колотится еще сильнее. – Черт! – бормочет она и быстро идет по коридору. – Куда же ты запропастился? Марино!

Он стоит на крыльце, разговаривая по сотовому, и, когда их глаза встречаются, мгновенно понимает – что-то случилось. Кей протягивает ему журнал.

– Да. Мы будем здесь. И у меня такое чувство, что проторчим весь вечер.

Марино заканчивает разговор. В его глазах то знакомое Кей твердое и суровое выражение, которое появляется, когда он чует след и начинает охоту. Что бы ни случилось – добыча будет его. Он берет журнал и молча смотрит на обложку.

– Браунинг уже едет. Сейчас заскочит в суд за ордером. – Марино переворачивает журнал и видит почтовый адрес. – Твою мать! Док, да это же твой старый офис. Что это значит?

– Я сама не знаю, что это значит. – По старой черепичной крыше тихо стучит холодный дождь. – Может быть, его оставил тот, кто работал у меня.

– Или кто-то, кто знал кого-то, кто работал у тебя. Адрес правильный, служба судебно-медицинской экспертизы. Не лаборатории. Июнь девяносто шестого. Ты тогда еще работала там. Значит, твоя контора его и выписывала. – Марино возвращается в гостиную, подходит к лампе и листает страницы. – Ты должна знать получателя.

– Я определенно не давала разрешения на такую подписку. Зачем нам журнал для похоронных бюро? Нет. Либо кто-то обошелся без моего разрешения, либо выписывал сам.

– И кто это мог быть? – Марино кладет журнал на пыльный столик.

Скарпетта думает и вспоминает тихого молодого человека, работавшего в анатомическом отделении, скромного парня с рыжими волосами, уволившегося по нетрудоспособности, с тех пор она не вспомнила о нем ни разу. Не было причины.

– Есть! – вздыхает она. – Его зовут Эдгар Аллан Поуг.

В особняке цвета лососины никого нет, и он с разочарованием понимает, что планы, очевидно, снова потерпели крах. В противном случае он наверняка обнаружил бы признаки недавней суеты вроде желтой оградительной ленты или услышал что-то в новостях. Он проезжает мимо дома, где живет Большая Рыба, смотрит на почтовый ящик – тот выглядит так же, как всегда. Маленький металлический флажок опущен. И никаких признаков того, что в доме кто-то есть.

Поуг объезжает квартал, возвращается к автостраде и, все еще думая о флажке на почтовом ящике, решает рискнуть и посмотреть еще раз. Флажок определенно был поднят, когда он закладывал в ящик сюрприз для Большой Рыбы. А если химическая бомба еще там? Если она все еще лежит в ящике, раздувшаяся от газов, готовая вот-вот взорваться? Что тогда? Нужно узнать. Нужно проверить. Если не узнать, если не проверить, тогда он будет думать об этом всю ночь. Не сможет ни есть, ни спать. Угольки злости разгораются, что-то тяжелое шевелится в нем, и он дышит прерывисто и часто. Чуть в стороне от шоссе А1А, вдоль Бей-драйв, протянулись аккуратные одноэтажные домики, все как один выкрашенные белой краской. Поуг сворачивает на стоянку, выходит из машины и идет по улице. Солнце повисло над горизонтом; длинные черные пряди падают на глаза, и он убирает их привычным жестом.