Нашествие. Москва-2016 - Лев Жаков

Чужак начал рисовать. Хорек присел рядом на корточки, и когда рисунок был готов, объявил:

— Сотник, это ж змеюка! Такую мы видели, у него на этом… на рисунках их, ну, в коже той свернутой.

Игорь кивнул, покосился на кожаную трубку, лежащую на столе.

— Только там змеюка себя за хвост кусала, а тут нет.

Действительно, изображенная чужаком тварь разинул пасть, но до своего хвоста ею не дотянулась — между ними оставалось небольшое расстояние.

— Что это такое? — спросил Хорек. — Почему такая змея?

— Змея, кусающая саму себя за хвост, это символ, — пояснил Игорь.

— Чего за символ?

— Бесконечности, кажется. Не помню, никогда этим не интересовался.

Чужак привстал, и Хорек мгновенно отскочил от него, схватившись за пистолет.

— Спокойно! — велел Игорь.

Пленник широко развел руки, потом свел их вместе и двумя пальцами ткнул в пространство между пастью и хвостом изогнувшегося овалом змея. Снова развел руки, снова ткнул в пол.

— Бузбарос. Бузбарос вод! Вархан вод дестрот. Дестрот — бох! Бох! Бузбарос ета вод. Ета!

— Не понимаю совсем, — засопел Хорек. — Чего он болтает, Сотник? Бузбарос ета вод — это чего такое?

— Ета вод! Вод! — пленник снова широко развел руки и снова ткнул пальцами в пол между пастью и хвостом змея.

— Может, «вод» — это от «ворлд», то есть мир, — предположил Игорь.

— А ета — еда? Он тогда хочет сказать, что весь мир между зубьями там у него?

— Между какими еще зубья… А, между зубами.

— Да, да, между зубами змеюки этой, ну, бузбароса…

— Бузбарос! — закивал чужак.

— И он его — ета, — добавил Хорек. — А ну отдай фломастер! — закричал мальчишка, когда чужак сунул его в карман шаровар на бедре. — Сотник, он фломастер хотел спереть, а потом наручники им открыть!

Пленник после вопля Хорька поспешно протянул тому писчую принадлежность, которую мальчишка с победным видом забрал. Чужак выпрямился, вопросительно глядя на Сотника.

— Нет, не понимаем мы тебя, — ответил тот. — Давай, сапоги натягивай и руки за спину. За спину, я сказал, не думай, что если ты доброжелательный такой, то я тебе поверил. Ну!

Подталкивая чужака в спину, Игорь провел его в другую комнату, где заставил сесть в углу.

В третьем помещении «объекта укрытия» была кухня и склад, а здесь — спальня, совмещенная с гостиной. Под потолком тускло горела лампочка, на диване сидел Багрянец и читал книгу в красной обложке. В гараж они переехали ночью, решив, что церковь все же слишком ненадежное укрытие для машин. Пробираясь на тихо рокочущем автобусе, позади которого двигался броневик, по темным улицам, дважды едва не напоролись на патрули варханов, а после почти уперлись в лагерь чужаков, разбитый на территории детского садика. Хорошо, что Курортник с Игорем по очереди уходили на разведку, и последний вовремя заметил вражескую базу.

Теперь машины стояли в глубине гаража, в самом дальнем, темном, глухом углу.

Когда Игорь с чужаком вошли в комнату, Багрянец кинул на последнего быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу. Пытки курсант не любил, когда они впервые всерьез взялись за «языка», побледнел и ушел, а теперь вот сидел, нервно шелестя страницами. На столе возле дивана лежал АК, который Павел перед тем чистил, остальное оружие они сложили на кухне: два ручных гранатомета из тайника в клубе, три одноразовые РПГ-22 в пластиковых трубах из эфэсбэшного автобуса, два «бизона», сумка с патронными цинками, четыре кобуры с ПМ и еще две с «грачами», несколько ножей, ящик с гранатами Ф-1. И три выстрела для гранатометов из клуба, которые нашлись в автобусе. И все это — не считая того оружия, которое было сейчас у Курортника, Лабуса, Сотника и Багрянца с Хорьком.

— Когда спецы должны вернуться? — спросил Игорь, присаживаясь на диван, в то время как Хорек, взгромоздившись на стул напротив чужака, стал гипнотизировать того взглядом.

— Недавно ж вышли, — ответил Багрянец, глянув на часы. — Сказали, на крышу поднимутся. Минут через сорок, наверно.

— На крышу! — дернулся Хорек. — А меня с собой не взяли, я просился! Эх, крыша… Командир, поговори с Лабусом, чтобы взяли в следующий раз. Я мешать не буду, помогать буду!

— Почему с Лабусом, а не с Курортником? — поинтересовался Игорь.

Мальчишке разрешили носить пистолет в обмен на твердое обещание не брать больше никакое оружие. Костя Гордеев самолично переделал ремешок, и Хорек теперь щеголял кобурой с «макаровым», который, даже со снаряженным магазином, весил поменьше килограммового «грача».

— Лабус бы разрешил, — вздохнул он. — А Курортник строгий, не разрешит.

Хорек стал спокойнее и сговорчивее, когда взрослые признали его право на ношение пистолета и на использование оружия в некоторых ситуациях. Это как бы сделало его в собственных глазах взрослее, серьезнее. Ощутив ответственность, он начал сознательно сдерживать свои порывы, хотя получалось это у мальчика с большим трудом.

Багрянец снова взялся за книжку, но сразу отложил ее. Увидев, что это Корецкий, Игорь спросил:

— И как тебе?

— Что? — Павел перевел рассеянный взгляд на обложку. — А, да я не привычный к чтению, не люблю. Там про чемодан с деньгами и мужика какого-то зачуханного. На него сразу и силовики наседают, и воры, и мафия… Не знаю, непонятно как-то, запутался.

Лампочка замерцала, тихо треща, разгорелась ярче. Игорь встал. В комнате было три двери: одна вела на кухню-склад, другая — в помещение, где допрашивали пленного, а за последней, массивной железной плитой, находился короткий бетонный коридор с оборудованием «объекта укрытия». Дальше начиналась обычная городская канализация, откуда в «объект» попасть было довольно проблематично.

Лампочка снова замерцала.

— То ли барахлит, то ли горючка кончается, — заметил Багрянец.

Спецы еще раньше объяснили: генераторы в объектах самые простые, без наворотов, чтобы работали стабильно при всяких катаклизмах. Только вот топлива для них не всегда достаточно, потому что, известное дело, — обычное славянское разгильдяйство, которое хоть в КБ разгильдяйство, хоть в КГБ…

Игорь откатил в сторону плиту сказал:

— Если Курортник с Лабусом раньше появятся — сразу меня зовите.

Когда он шагнул в коридор, где-то вверху рвануло.

* * *

В это время Алексей Захаров и Костя Гордеев, лежа на краю крыши над седьмым подъездом, со стороны двора, наблюдали в бинокли за окрестностями. С утра распогодилось, серая пелена исчезла, над городом, волоча за собой огромные размытые тени, плыли облака. Участки неба между ними были не привычные синие, а прозрачно-зеленые, со стеклянным блеском, из-за этого все вокруг казалось неестественным, будто ты попал в картину сюрреалиста. В вышине проскальзывали изумрудные молнии, распадались на сотни отростков. Иногда молния устремлялась вниз между облаками, а то и пробивала одно из них, почти достигала московских крыш — тогда до ушей долетал тихий треск.