"Катынское дело". Проверка на русофобию - Виктор Илюхин

— комиссия Бурденко H. H. не была не только международной, но даже не включала деятелей находившейся в СССР польской общественности (например, Союза польских патриотов);

— объем работ судебно-медицинских экспертов, руководимых директором НИИ судебной медицины, главным судебно-медицинским экспертом Министерства здравоохранения СССР Прозоровским В. И., был принципиально иным, чем в экспертизе первичного исследования в 1943 г.: производилось полное секционное исследование всех извлеченных трупов (вскрытие полостей головы, груди, живота), при этом установка была дана на изобличение определенного способа расстрела, якобы характерного для немецких палачей, на поиск опровержения выводов немцев;

— выводы комиссии H. H. Бурденко были звеном в цепи фальсификаций, предпринятых сталинским партийно-государственным руководством и органами НКВД для сокрытия правды о катынском злодеянии;

— доказательства даты расстрела весной 1940 г. «содержались в многочисленных обнаруженных на трупах документах (газетах, дневниках и др.) с последним обозначением март — май 1940 г.».

Между тем, делая столь серьезные заявления, назначенные эксперты не смогли привести, кроме голословных домыслов, никаких доказательств, подтверждающих, что комиссия под руководством H. H. Бурденко являлась орудием НКВД в манипулировании общественным мнением.

В акте экспертизы также не раскрыто, в чем именно проявилась необъективность комиссии H. H. Бурденко. Не показано, какие конкретно документы, вещественные и иные доказательства были комиссией H. H. Бурденко сфальсифицированы и в результате каких исследований, кем, по каким научным методикам это установлено.

Признавая выводы комиссии под руководством H. H. Бурденко не соответствующими требованиям науки, эксперты не назвали, о каких именно требованиях науки идет речь, каким из них конкретно выводы комиссии H. H. Бурденко не соответствуют и каковы критерии определения соответствия тех или иных выводов, суждений требованиям науки. Более того, эксперты сами себя опровергли, признав, что «в настоящее время однозначно оценить, являются или нет научно обоснованными выводы комиссии H. H. Бурденко в своей судебно-медицинской части, нельзя» (п. 10 выводов).

Таким образом, следует признать, что все обвинения, высказанные экспертами в адрес комиссии H. H. Бурденко, являются несостоятельными и голословными.

Точно так же бездоказательно и без каких-либо вразумительных доводов авторы экспертизы предлагают безоговорочно признать единственно правильной и научно обоснованной немецко-польскую (точнее, немецкую) версию гибели польских военнопленных.

Однако заявили, что в 1943 г. у экспертов международной комиссии врачей не имелось объективных научных предпосылок (в частности, четкого знания каких-либо закономерностей вариантности развития поздних трупных явлений в условиях массового захоронения) для того, чтобы по исследованным ими (конкретным судебно-медицинским способом) трупам в Катынском лесу сделать заключение о дате захоронения с точностью, позволяющей отнести ее на 1940 или 1941 г. Экспертами также отмечено, что невозможность определения дат захоронения в массовых могилах по исследованным трупам зафиксирована и в заключении Технической комиссии Польского Красного Креста.

Далее в «Заключении» отмечено: «Проводившиеся ранее исследования на основе материалов эксгумации в Катынском лесу позволили установить наличие события преступления, но оставляли открытыми вопрос об окончательном установлении его срока, виновников, причин, мотивов и обстоятельств» (п. 8 выводов), «по судебно-медицинским данным эксгумаций в Харькове и Медном невозможно определить время наступления смерти погибших» (п. 13 выводов).

Понимая, что с такими откровениями не считаться нельзя, авторы «Заключения» делают следующее предположение: «Видимо, по этим же причинам и международная комиссия врачей в 1943 г. не посчитала возможным дать судебно-медицинскую характеристику давности захоронения (расстрела) польских военнопленных, и в своих выводах они указывали лишь на то, что состояние трупов не противоречит дате расстрела в 1940 г., которая установлена только на основании документов, обнаруженных при трупах. Такую же позицию занимали и эксперты ПКК».

На отмеченных выше документах следует остановиться отдельно.

В разных местах «Заключения» упоминается об обнаружении так называемых вещественных доказательств — документов, советских газет — на трупах, при трупах, «из слипшихся трупов и в большом количестве», свидетельствующих о гибели польских военнопленных весной 1940 г. Однако какие именно документы, их название, предназначение и описание, как и где они были изъяты, — об этом в экспертизе ничего не сказано.

При этом «эксперты» и не заметили, что своими утверждениями о наличии «вещественных доказательств» они фактически опровергли собственную версию о расстреле поляков сотрудниками НКВД СССР, предъявлявшим, как известно, жесткие требования к процедуре расстрела, — это полная скрытность места его проведения, отсутствие у расстреливаемого, в его одежде документов и вещей, способных его идентифицировать.

В связи с этим уместно привести высказывания ярой сторонницы геббелевской версии о расстреле военнопленных доктора исторических наук Н. Лебедевой: «Конвоиры отбирали у пленных их личные вещи — котелки, фляги, кружки, вещевые мешки, чемоданы, ремни, сапожные щетки, острые предметы. Все это сваливалось в кучу и забивалось в ящики без учета и описи, кому принадлежит та или иная вещь» (Лебедева Н. С. Катынь: преступление против человечества. С. 240).

Как видно из отчета Технической комиссии Польского Красного Креста от 17 апреля 1943 г., все, что находили во время эксгумации трупов, забиралось в полное распоряжение немцев. Члены польской комиссии не имели права ничего просматривать и сортировать.

Из этого следует однозначный вывод — весь арсенал вещественных доказательств в 1943 г. полностью формировался немцами по своему усмотрению. Никто из экспертов в руках их не держал и, естественно, не исследовал. Но при этом эксперты пытаются убедить всех, что документы, подтверждающие осуществление акций по уничтожению поляков именно весной 1940 г., были, но, к сожалению, их уже нет.

Ущербность такой позиции, когда желаемое выдается за действительное, очевидна.

Комиссия Бурденко в 1944 г., согласно ее отчету, вскрыла под Катынью 925 трупов поляков и пришла к выводу о расстреле их немцами. Комиссия Геббельса в апреле 1943 г., если даже признать ее выводы достоверными, провела исследование чуть более 4 тыс. трупов.

Главная военная прокуратура, как следует из материалов уголовного дела, в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова (25 июля — 9 августа 1991 г.) вскрыла 167 останков поляков и в Медном Тверской области (15–25 августа 1991 г.) — 243 трупа. Отметим, что эксгумацию фактически проводили польские специалисты. Таким образом, можно говорить о количестве всех эксгумированных трупов — не более 6 тысяч. Сотрудникам же НКВД и членам Политбюро ВКП(б), как уже отмечалось, вменяют в вину расстрел более 21 тысячи поляков. Этот вывод сделан на основе предположений, сомнительных документов, не подвергнутых глубокому экспертному исследованию. К тому же в отсутствие эксгумированных трупов и без установления их национальности вменять в вину указанное количество жертв является недопустимым с правовой и просто здравой точки зрения.