Сплошное свинство - Алексей Онищенко

— Пожалуйста. Если ударишь слишком слабо, она может очухаться и послать свою заметку. Можно, конечно, ее связать, разбить ноутбук и телефон и продержать в таком состоянии два дня. Но завтра утром мы улетаем. И если народ увидит связанную Римму, придется многое объяснять. А род наших занятий не предполагает объяснения с народом…

— Ладно, — вздохнул я, — переходим к рассмотрению второго варианта.

— Второй вариант заключается в том, чтобы Римма не захотела писать свою заметку.

— То есть нам предстоит переубедить ее?

— Абсолютно верно.

Я тяжело вздохнул. Переубеждать кого-то — самое тяжелое занятие на свете. Ведь каждый человек — единственная и неповторимая вселенная, каких больше нет. И пусть эта вселенная населена одними мрачными злобными тараканами — все равно она заслуживает право на существование и практикует, вдобавок, более-менее активную самозащиту. Поэтому с изначальных времен бытовала следующая истина — легче снести голову оппонента с плеч, чем вложить в эту самую голову свои идеи. Тем не менее мы со Свином знали более миролюбивые, хотя и более энергоемкие способы.

— У тебя есть предложения, чем можно заинтересовать Римму?

— На месте разберемся, — посмотрел на меня снизу вверх Свин. — Сам знаешь, творчество — вещь спонтанная и проявляется только при непосредственном контакте с объектом.

— Ладно, пошли…

Холл столовой приветствовал наше появление гулким эхом. Везде валялись перевернутые столы и стулья, лишенные чьей-то безжалостной рукой ножек и поролоновой обивки. На стене висел медный барельеф, изображавший радостных пионеров, бегущих к морю. Пионеры эти почему-то были одеты не в плавки, а несли на себе полный комплект парадной формы: шорты, рубашку с галстуком, сандалии и пилотку. У некоторых в руках красовались барабаны и горны. Сутулый мальчик нерусской наружности держал в руках знамя с толстенным древком. Над всем этим непотребством парил увековеченный в металле лозунг: «Вперед, к светлому будущему!»

Свин повертелся посреди разгрома, несколько раз громко чихнул от попавшей в ноздри пыли и уверенно указал пятаком на маленькую дверь в конце зала.

— Туда! Кстати, есть идея… Ты можешь представиться западным продюсером. Ду ю спик инглиш?

— Дую, но дуже погано, — хрестоматийно пошутил я.

— Эх, подключить бы тебя к языковой Субстанции — через три часа цитировал бы Эдгара По на языке оригинала…

— Я лучше буду говорить на русском, но с акцентом. Выход?

— Выход, — согласился Свин.

Мы пересекли холл, открыли небольшую деревянную дверь и оказались на кухне. Везде стояли огромные печи и пустые стеллажи. Печи холодно сияли распахнутыми черными духовками. Одна, правда, работала, поскольку в ней, потрескивая, горели деревяшки, в которых я опознал ножки от стульев. Возле печи на деревянном ящике сидела Римма Троцкая собственной персоной. Рядом с ней стоял перевернутый чан с надписью: «Отряд 33. Диета». На донышке чана разместились открытый ноутбук и портативная веб-камера.

Повернув голову на скрип двери, Римма вопрошающе блеснула на нас очками. Она была в черных обтягивающих джинсах и пуховой псевдоспортивной куртке. Обрезанные на кончиках пальцев лыжные перчатки демонстрировали сиреневый маникюр. На полной груди журналистки блестел огромный, хотя и несколько безвкусный серебряный кулон. Вся кухня пропиталась сладковатым ароматом «Опиума».

Окинув взглядом нашу цель, Свин удовлетворенно хрюкнул. Случается, что люди выглядят на фотографиях гораздо лучше, чем в жизни. Но бывает и наоборот. Мы имели дело именно со вторым случаем.

— Здраффствуйте! — натянул на себя выбранную маску я.

— Здравствуйте, — кивнула Римма — вежливо, но без особого энтузиазма.

— Ви есть Римма Троицкая?

— Троцкая, — поправила меня женщина.

— Отчинь корошо. Лет ми интродьюс… то есть позвольте представиться: Тимоти Хаттон, продьюссер.

Выражение лица Риммы несколько изменилось. Точнее сказать, на нем отразилась определенная работа сознания. Похожее происходит, когда вы заходите в элитный магазин. В первый момент продавщица смотрит на вас бесстрастно, хотя внутри ее начинается колоссальный оценочный процесс. Иногда мне казалось, что я даже видел мелькающие в глазах девушек цифры. Тренч, джемпер, туфли, брюки, часы — ко всем этим предметам прикрепляется маленький невидимый ценник. Затем полученные цифры суммируются и на их основании выносится вердикт — заслуживаете ли вы внимания и заботливого обхаживания или же на вас не стоит тратить время и можно просто отвернуться с небрежным, плохо замаскированным презрением.

Благодаря вещам Священника я выдержал проверку с честью. Оторвав взгляд от «Патэка», Римма посмотрела мне в глаза и растянула свои тонкие губы в улыбку.

— Хай, мистер Хаттон. Ю кэн спик инглиш, иф ю вонт.

— Ньет, ньет, — поспешно замахал руками я. — Это есть мои принципы: когда ты в чужой стране, ты должен говорить только и только на ее языке. Ви меня понимать?

— Да, я вас понимаю, — с уважением посмотрела на меня Римма. — Очень похвальные принципы. Проходите, присаживайтесь. Извините за некоторую убогость обстановки, но это временные трудности. Во всех остальных местах полным-полно народа. А мне нужно уединение для работы. Вот я и забралась сюда. Здесь, по крайней мере, меня не беспокоят жалобами на жизнь и просьбами о помощи…

Я постарался выразить мимикой сочувствие, после чего подошел к женщине, перевернул валявшийся поблизости чан с надписью «Вожатые» и постарался устроиться на нем с максимальным комфортом. Свин примостился у моих ног.

— Это есть мой личный свинья, — пояснил я Римме. — Отчень люблю его и везде с собой таскаю. Он побывать даже на Великий Китайский стена.

Римма нагнулась и брезгливо потрепала Свина за ухом. Следовало начинать беседу.

— Я знать, что вы — журналист…

— Вы прекрасно осведомлены, мистер Хаттон.

— О, это есть моя работа. Я хочу продюссировать местный группа «Обльомки кораблекрушения». И ребята говорить мне о вас.

— Но ими, кажется, заинтересовался Фил Гольдштейн? — удивилась Римма.

— Я перекупить «Обльомки» у Фила.

— Вы так богаты?

— Ну, я не мочь сравнивать себя с Билл Гейтс. Но я могу купить целая конюшня таких Гольдштейн.

Римма достала из кармана тонкую пачку «Вог» и закурила. Я обрадовался данному факту: если ваш собеседник курит — значит, он волнуется и хочет скрыть в клубах дыма свои эмоции. Очень, очень хорошо. Когда ь чьей-то голове неспокойно, в нее легче вложить нужную тебе мысль.

— Странно, — произнесла госпожа Троцкая после некоторой паузы.

— Что есть странно?

— Вы уже второй заокеанский продюсер, заинтересовавшийся провинциальной группой с вторичным названием и абсолютно немодной музыкой.