Люди города и предместья - Людмила Улицкая

Март, 1990 г., Беркли.

Эва Манукян — Эстер Гантман

Милая Эстер!

Все просто ужасно. Я все заранее предчувствовала! Что именно так и будет. Нельзя выходить замуж за человека на десять лет моложе. Это должно было случиться рано или поздно. У Гриши роман с какой-то ассистенткой кафедры. У меня звериная интуиция — я обратила на нее внимание, когда увидела в первый раз, на каком-то банкете. Эта сучка уже тогда крутилась возле Гриши очень назойливо. Мне это было так неприятно, что я насторожилась. И через какое-то время Гриша сказал мне, что у него еще два лекционных часа в Стэнфордском университете, и он туда ездит раз в неделю по пятницам. Поскольку тебя не было рядом со мной, некому было сказать: не делай глупости. Я позвонила в этот чертов университет и спросила, нельзя ли записаться к нему на курс. Они меня заверили, что такого профессора у них нет ни в числе постоянных, ни в числе временных преподавателей. Тогда я сделала вторую глупость: устроила дознание, а он и не отпирался особенно. Сразу сказал — да! Но при этом добавил, что я его жена, разводиться он со мной не собирается, потому что меня любит, а хочу я принимать эту ситуацию или нет — мое дело. Теперь я сижу и думаю, что мне делать. Алекс, как выяснилось, знает об этой Гришиной подружке, потому что встретил их в городе в какой-то забегаловке. И вообще, мне показалось, что Алекс относится гораздо сочувственней к нему, чем ко мне. Я восприняла это как предательство с его стороны. Это их мужская солидарность. Мне жутко обидно. Сейчас, когда я так нуждалась в Гришиной поддержке, после всего, что я испытала от Алексового признания… Знаешь, что он мне сказал, когда я показала ему письмо Алекса? — Оставь мальчика в покое. Я давно это знаю.

Больше всего мне хотелось бы сейчас сесть в самолет и приехать порыдать у тебя на плече. Но в моем положении, после того как меня наконец взяли в эту лабораторию, было бы величайшей глупостью потерять работу. Я прекрасно осознаю, сколько я совершила глупостей, но — увы! — я принадлежу к той породе женщин, которым важнее высказаться и все сокрушить, чем промолчать и переждать критическую ситуацию.

Еще одна совершенно потрясающая новость, о которой я забыла из-за всех этих стрессов. Не хочу писать, посылаю ксерокопию с письма моей матери. К письму прилагаются документы — заявление о приеме, точно как в партию, и свидетельство о крещении. Если бы я была в нормальном состоянии, я бы отреагировала на эту новость гораздо острее. Но сейчас могу только развести руками и сказать: Господи, это шутка? Или как?

Целую.

Твоя идиотка Эва.

Январь, 1990 г., Хайфа.

Рита Ковач — Эве Манукян

(Ксерокопия, присланная Эвой Манукян Эстер Гантман)

Дорогая Эва! Настал момент, когда я должна сообщить тебе о важнейшем событии в моей жизни. В минувшее Рождество после длительных размышлений и соответствующей подготовки я приняла крещение. Тебя, конечно, это удивит, но для меня это событие подготовлено всем ходом моей жизни, оно не случайное, а закономерное, и я счастлива, что не умерла прежде крещения. А ведь так было много вероятностей погибнуть во время войны, в тюрьме, в лагере и даже в последние годы, после всех моих инфарктов-инсультов. Весь последний год я очень торопила отца Джона и Агнессу, боялась умереть, не дожив, но они только улыбались и говорили, что теперь я могу не беспокоиться ни за свою жизнь, ни за свою смерть. И действительно, на меня снизошел полный покой. В нашей церкви — англиканской — нет ни тени той экзальтации, которая так отталкивала меня от католицизма. Той экзальтации, которая всегда была неприемлема для меня и неприемлема в тебе.

Теперь у меня осталась одна мечта — познакомить тебя с моими драгоценными друзьями и подарить тебе все лучшее, что я сама получила в конце жизни.

Ты знаешь, что Христа я знала с детства: в Польше нет места, где Его не было бы, там Он повсюду. В Израиле, отвергшем Его, очень трудно ожидать этой встречи. Но мне повезло — благодаря Агнессе передо мной открылись двери того христианства, которое для меня единственно приемлемо.

Дорогая Эва! Я знаю, что в наших с тобой отношениях было много неправильного, и я перед тобой виновата. Мне надо теперь объяснить тебе, почему все происходило так, как происходило, чтобы помочь тебе исправиться.

Я думаю, что самое лучшее, если бы ты приехала на Пасху. Мы смогли бы встретить эту первую в своей жизни Пасху вместе в знак нашего полного примирения.

Сейчас, когда я только и делаю, что постоянно читаю Библию и Новый Завет, я смогла бы помочь тебе найти правильный путь в жизни.

У меня очень удобное складное кресло, его можно поставить в машину, и мы вместе поедем на Пасхальную службу. Я хочу быть до конца жизни с Христом. И наконец мы сможем сказать друг другу: «Господь посреди нас!»

Твоя мать, Маргарита.

1990 г., Хайфа.

Рита Ковач

МОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, Рита Ковач (Двойре Брин), происхожу из еврейской семьи. С четырех лет я верю в Бога. Я не знаю, каким образом ко мне пришло знание об Иисусе. В школах до 1939 года занятия начинались с молитвы, и я тоже молилась, хотя не была крещена. Произведения знаменитых писателей и поэтов были полны Иисусом. Хотя я никогда не изучала катехизис, я много знала об Иисусе. В юности на меня произвела большое впечатление книга «Жизнь Иисуса» Ренана. Польское католичество пугало меня своей агрессией и отталкивало антисемитизмом. Мой путь ко Христу шел не через чудеса, привлекло меня глубокое достоинство англиканской церкви, как я его поняла из общения с моими друзьями-англиканами, и настал день, когда я ощутила Иисуса в себе. Я верую в Него, потому что Он есть Истина. В своей жизни я много заблуждалась относительно того, «что есть Истина», и принимала за нее социальную справедливость, равенство всех людей и другие вещи, которые меня сильно разочаровали. Теперь я знаю, что Христос есть Единственная Истина и за это Он был распят. Я верую, что Христос есть Отец и Господь.

Почему я хочу креститься? Потому что настал такой момент, и Господь пришел через людей — Агнессу Видоу, Джона Чепмена, Мэрион Селли и многих других, и я поняла, что любовь Иисуса связывает людей особой любовью друг к другу. И есть еще одна причина, почему я хочу креститься, — я стара и хочу полностью отдать себя Его воле.

Я много думала о том, в чем состоят мои грехи, — самый большой мой грех, который меня всегда мучил, что я не до конца выполнила свой долг, когда оказалась в оккупации. Позже, в Черной Пуще, я не принимала участия в партизанских операциях, потому что у меня были последние месяцы беременности, потом я родила, и на руках у меня был еще шестилетний сын. Когда мне удалось переправить детей в Россию и вступить в армию, некоторые мои подруги меня укоряли, что я не осталась с детьми, но я не считаю это грехом, потому что воевать с фашистами мне казалось тогда моей главной задачей. Впоследствии, когда я оказалась в советском лагере, я сотрудничала с органами НКВД, и некоторые мои знакомые тоже мне ставили это в вину — но и тут я не чувствую своего греха, потому что все, что я делала, я делала не из корысти, а для пользы дела. Грех мой был в том, что я не уважала моих родителей. Но, откровенно говоря, они были мелкие торговцы, которые заботились только о земном пропитании, и действительно никакого уважения не заслуживали. Я их обижала, но и они обижали меня. Думаю, что перед ними я в чем-то виновата. Больше я за собой ничего не знаю.