Огонь его ладоней - Ната Чернышева

Мы уставали. Работы навалилось много, всей и радости, что в раскоп вылезать лантарг запретил, то есть, не надо было упаковываться в защиту и пилить в пыльную пустыню. Я сама не заметила, как посунулась головой в голографический экран и мгновенно уснула.

Очнулась от аромата горячего кофе под рукой. Профессор знал, что нужно человеку в состоянии хронического недосыпа.

— Я думаю, вам лучше сейчас пойти домой, Элинипи, — серьезно сказал он мне. — Уставшая голова думает плохо.

— А вы? — только и сказала я, принимая чашечку.

— Я, пожалуй, пойду тоже.

— Ну, разве только и вы тоже…

Мы закрыли хранилище, поднялись наверх. Пошли через небольшой, приинститутский парк, были здесь, в основном, клумбы с разнообразными цветами и совсем никаких деревьев. А за последней дорожкой начиналась уже зона неприкосновени защитного купола, укрывавшего наш город от нежизнепригодной атмосферы Нивикии. До самого купола еще километра два, но в зону уже не войдешь, силовое поле мягко отбросит. А нейросеть службы городской технической безопасности впаяет штраф, от размера которого запищишь. И в другой раз близко не подойдешь к ограничительной черте.

Солнце уже зашло, остался лишь хвостик-ручка, с черной дырой на конце. Могло ли второе солнце Нивикии умереть из-за воздействия Врат? Раньше считалось, что подобное невозможно, но сейчас я не была бы так уверена. Впрочем, я не физик.

В парке нам встретился лантарг Поункеваль. И профессор мило слился, заявив, что у него есть дела, и вообще, нам не по дороге. Кисмирув, одним словом. Всегда точно знает, нужны ему чужие проблемы или не очень.

— Вы теперь за мной следите? — спросила я.

— Присматриваю, — сказал лантарг. — Исходя из того, что мне передали о Татьяне Бурагозевой, вероятности мести с ее стороны лично вам очень высока.

— Что она мне сделает, — неуверенно отмахнулась я.

Хотела добавить, когда рядом вы, но проглотила. Если бы я еще не поумнела немного в последнее время, может, даже и ляпнула!

— Я не всесилен, — признал лантарг. — А жаль.

— Не поймали?

— Нет. Может быть, она уже ушла…

— Надеюсь, что нет.

— Тоже, — сказал он, — надеюсь, что нет. Вы позволите проводить вас, доктор Разинав?

Какие мы вежливые. По фамилии и по научному званию. В общем-то, да, раз я не давала разрешения называть себя, любимую, по имени. У этих ребят с именами все сложно, Таська рассказывала.

— Можно личный вопрос? — спросила я, стараясь заполнить обнявшее нас неловкое молчание.

— Разумеется.

— Вы ведь из очень древней семьи, не так ли? И я слышала, у вашего народа генетическая память… Может быть, вы сами что-то помните. Про Таммееш.

Он пожал плечами:

— Сложно будет объяснить…

— Вы попробуйте.

— Это же ведь не свитки, которые вы раскапываете, — сказал лантарг наконец. — Наша память — прежде всего, чувства… То, что было когда-то. Кто предок. Какой ветви семейного Древа принадлежишь… Вы не найдете там того, что ищете, доктор Разинав.

— Но вы ведь помните Аркатамеевтан? — спросила я любопытно. — Хотя бы что-то!

— Чтобы получить ответ, нужно задать правильный вопрос, — сказал он через несколько шагов. — Спрашивайте.

— На Таммееше я побывала на острове Мравеентанеш, Алмазная Гора в переводе… Там, в кратере потухшего вулкана, лежит озеро, а в озере — остатки Врат. Я беседовала с хозяйкой замка — милейшая дама, кстати говоря… Она показывала портретную галерею своих предков… среди них были люди вашего народа, лантарг! Я не уверена, что запомнила точно, но в течение нескольких столетий они появлялись там регулярно, получали титул. Судя по легенде, последний проход через тамошние Врата был именно сюда, на Нивикию… описание сходится — темное небо, чужое солнце… но это достоверно не подтверждено.

— Вы ищете достоверности, — задумчиво сказал лантарг. — Я мог бы сделать запрос в Службу Исторической Памяти, но вы должны дать ориентир. Хотя бы примерный… Пару имен из той галереи, например.

Я назвала имена, я даже скинула сравнительный анализ, проведенный Таськой.

— Была… есть одно сказание, может быть, оно вас заинтересует, — сказал Поункеваль задумчиво, помолчал, потом продолжил, у него даже голос изменился: — Высоко в горах лежит под крышей мира озеро названием Зеркало душ, и хранит то озеро отважный народ Древа семи стволов, а у народа Матерью хранящей — дочь ушедших за окоем Родителей, и владеет дева Белым Клинком…

— Как-как-как-как вы сказали?! Мать хранящая. Это же — звание, правда? Титул старшего?

— Не совсем… передается строго по наследству… были случаи, когда принимал на себя ребенок-нумрой без…

— А на своем языке сказать можете?

— Бэйль-алум, титул до сих пор носят женщины-Главы великих кланов, входящих в Совет Семидесяти.

— Это мы ушли в сторону официальной речи, — вздохнула я. — А на языке сказки? В сказках часто используют устаревшие слова… и традиция и сложившиеся речевые обороты, которые только в детских сказках и используются…

— Самевенкарлаемь.

— Стерегущая жизнь, — прошептала я. — Вот это — да! Я сейчас… сообщу профессору Сатуву…

Лантарг аккуратно, но крепко взял меня за локоть:

— Вы сейчас пойдете к себе и будете спать, доктор Элинав. Тем более, мы уже пришли, вот ваш дом. Работа никуда не убежит от вас. За семь часов вашего сна — так уж точно.

— А вы…

— Я помню сказку до последнего слова, — мягко сказал он. — Ее любила рассказывать нам моя… мама, — так и сказал, мама, и еще запнулся, словно…

Мне стало холодно до озноба. Я ношусь тут с тайнами прошлого, но вот перед мной тайна настоящего, которая вовсе даже и не тайна. Предположить, что случилось с мамой лантарга — легче легкого.

Война закончилась тридцать лет назад.

Но до сих пор живы те, кого она сожгла в прах.

— Простите, — тихо сказала я.

Он крутнул кистью, вздохнул, кивнул. Все это молча.

Я не знала своих родителей. А он успел запомнить сказку, которую ему, маленькому, по вечерам рассказывала мама.

— Вы, наверное, ненавидите нас? — тихо спросила я. — Земную Федерацию, в смысле…

— В юности — было дело, — сознался лантарг, рассматривая что-то за моей спиной.

Удивительно. Человек-скала, прямой, как выстрел из плазмогана, и вдруг — живые эмоции, кто бы мог подумать. И как же больно вбирать в себя чужое горе, особенно зная, что в той войне правда была на нашей стороне, и мы победили. А его народ — проиграл.

— А сейчас.

— Поумнел, — пожал он плечами. — С возрастом случается, говорят.