Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада

– Нет, он все-таки сын Куродо. Я знал Куродо живым и полным сил, поэтому мне виднее. И то, как он тянет себя за мочку уха, и то, как складывает руки и подносит их ко лбу – даже привычки у него те же. Как ты думаешь, что он делает в эти моменты? Слушает тишину.

Странно. Каору рано потерял отца и не мог бы подражать ему, так откуда у него такие же привычки?

– Итак, Каору уже восемнадцать. Куродо преодолел великую любовь века, когда ему было семнадцать.

Андзю услышала об этом впервые; ей было так интересно, что она даже не стала скрывать своего любопытства и закидала отца вопросами.

– Ты, кажется, до бесконечности можешь слушать истории о любви, – заметил Сигэру. – Каору исполнилось восемнадцать, так что, наверное, уже пора ему рассказать. Если я не передам Каору эту историю, она будет забыта. Но сначала пообещай мне, что никогда не станешь рассказывать ее кому попало просто ради интереса.

Потом отец позвал Каору и Мамору, взял с них такое же обещание и поведал им историю несостоявшейся любви Куродо Ноды и Таэко Мацубары; может быть, не слово в слово, как услышал ее от Куродо, но тем не менее стараясь восстановить действительный ход событий.

Сначала Каору не выказывал большого интереса, но, когда часто стало упоминаться имя генерала Макартура, он начал таращить глаза, постоянно облизывать губы, дергать себя за ухо, стараясь не пропустить ни слова из того, что говорил Сигэру.

Заканчивая повествование, Сигэру сказал:

– Хотя об этом, наверное, и говорить не стоит… – и поделился собственными впечатлениями: – Как поется в арии из «Тоски», Куродо пытался «жить песнями, жить любовью». Повиноваться чувствам. Я завидую ему. В семнадцать лет он испытал то, что никто не смог бы повторить. Семнадцатилетний мальчик отбил у Макартура любовницу… Это все равно что поставить мировой рекорд в плавании вольным стилем на сто метров, как мне кажется.

Глаза Сигэру увлажнились, а когда он произносил «как мне кажется», голос его дрогнул. Хотя после этой истории уже прошло лет тридцать, хотя ее рассказал ему друг, умерший более десяти лет назад, почему Сигэру хранил эту историю, ничего не забывая, пока не передал ее Каору? Воспоминания друга, который и своим рождением, и воспитанием, и теми звуками, которые он слышал, и теми вещами, к которым прикасался, полностью отличался от Сигэру, глубоко отпечатались в его сердце, сердце ревностного поборника капитализма. Без воспоминаний Куродо жизненный выбор нынешнего Сигэру не состоялся бы. Когда Сигэру встретился с Куродо, ему приоткрылось что-то новое в музыке, он поверил, что любовь бессмертна, и узнал, что друг может стать объектом поклонения. Каору об этом и не догадывался, а Сигэру хотел выразить Куродо свою признательность тем, что взял к себе его сына и воспитал его.

Мамору улыбнулся Каору, кивнул головой и изо всех сил хлопнул его по плечу:

– Да ты сынок крутейшего мужика!

Разве бывает так, чтобы события, случившиеся задолго до твоего рождения, чтобы любовь, не имеющая абсолютно никакого отношения к твоему существованию, отбрасывали тень на тебя нынешнего? Будь любовь болезнью, передающейся по наследству, у Каору непременно обнаружились бы ее гены. У Андзю появилось предчувствие, что Каору тоже будет жить песнями, жить любовью. Он вновь пытался разжечь свою страсть к Фудзико, находившейся по ту сторону Тихого океана.

Каору распустил свою группу и распрощался с тем, чем занимался до сих пор, – прекратил сочинять мелодии на собственные стихи, которые писал, чтобы восполнить отсутствие Фудзико, и начал искать новые способы воплощения эмоций в музыке. Он наплевал на фанатов, толпы которых он собирал своими сладкими стихами и голосом, и погрузился совсем в другой мир. Тихий мир, в котором не слышно ни радостных возгласов, ни крика, не чувствуется запаха духов, не видно ярких красок и оттенков. Девушки, очарованные стихами и песнями Каору, зазывали его, писали письма, звонили домой, пытаясь возбудить в нем интерес, выстаивали перед воротами дома. Но только одному человеку было позволено входить в его тихий мир.

Внезапно возникший на горизонте приятель по имени Ацуси Ино учился с ним в старшей школе. Внешне ничем не примечательный паренек, разве что нижняя губа оттопырена. Там, где появлялся Каору, становилось светло и радостно, а там, где появлялся Ино, сгущался мрак Со стороны эта пара выглядела более чем странно. Андзю спросила: что это у тебя за друг такой, ради которого ты бросил всех девчонок, одну другой краше? На что Каору весьма оригинально ответил:

– Ино ничего не умеет, кроме как учиться – на Всеяпонских вступительных тестах он целых три раза занял первое место.

Когда Андзю спросила, почему он начал дружить с этим Ино, Каору ответил, ни минуты не сомневаясь, как будто заранее ждал подобного вопроса:

– Реально изменить законы и общество могут такие парни, как Ино. Япония управляется по планам, разработанным кучкой людей, у которых мозги работают лучше всех. Наверняка Ино тоже войдет в эту группу. Поэтому я дружу с ним. Случится ли революция, начнется ли война – бюрократы все равно будут писать свои планы для властей предержащих. И наоборот: и в революциях, и в войнах за невидимые нити дергают все те же бюрократы. Если успеть промыть мозги парням, которые собираются влиться в ряды этой бюрократии, Япония станет немного лучше, чем сейчас.

Усмехаясь уголком рта, Каору давал весьма правдоподобные объяснения, но трудно было поверить, что он думает так всерьез, и Андзю, воспользовавшись случаем, попыталась выспросить о том же самом у Ино. Почему он общается с Каору, который живет среди стихов и музыки? Ино ответил, опять же без всяких раздумий:

– Мне интересен Каору, так как он очень далек от того, что принято считать обыденным.

Андзю пожала плечами, не понимая, что Ино хотел сказать, и тогда он пояснил:

– В нем есть сила гнева и печали. Он и скучает не в пример другим – талантливо. Потому и стремится к большим радостям и удовольствиям, нежели человек заурядный. Меня в Каору привлекает его отчаянность. Ему свойственны сильные эмоции. И если считать эмоции стимулом всех поступков, он дает другим мощные стимулы для поступков. Я не испытываю таких сильных эмоций. Я могу дать объяснения обычным явлениям, происходящим в обществе, но не могу понять эмоций, которые лежат в их основе. Принято считать, что общество меняет разум людей, хотя на самом деле общество меняется под воздействием конгломерата эмоций. К сожалению, никто не знает, куда деваются сложные эмоции. А Каору способен это почувствовать.

Действительно, Каору жил чувствами. Всех, кто находился рядом с ним, увлекал вихрь его ярких, красочных эмоций. В комнате становилось светлее, когда туда приходил Каору. Ино искал в Каору эту эмоциональную силу, а Каору, видимо, был необходим аналитический ум Ино. Наверняка они искали друг в друге то, чего не хватало каждому их них. Девушкам в их отношениях не находилось места.

То ли в шутку, то ли всерьез они часто говорили о революции. Это слово давно стало мертвым, да и сами они ни в грош не ставили революции, о которых когда-то твердили коммунистическая партия и ультралевые.