Лукавый Шаолинь - Алина Воронина

— Не знаю. И никто не знает, но могу предположить, что где-то во Вьетнаме или Китае, — отвечал ушуист.

Я усердно занималась и на тренировках, и дома, и в лесу. При этом, как советовал Васильич, оставила эксперименты со светлыми зонами. И не зря. Результат я ощутила довольно скоро — улучшилось самочувствие, появилась энергия, которую надо было куда-то направлять.

Иногда я позволяла себе мечтать: вот получу пояс, докажу Бранимиру, что я настоящий воин, и уйду из мира боевых искусств. Буду жить так, как хочу. Играть на флейте, гулять по лесу, ездить на ролевые игры. Но сначала Бран выпьет свою чашу боли до дна.

Мечта о мести придавала сил, ведь вскоре тупое заучивание техники мне надоело, а стоять в спарринге пока не разрешали. Владу и Тимуру некогда было объяснять всю глубину боевого искусства, они наспех сообщали основы и убегали тренироваться. Васильич же упорно меня не замечал. Лишь однажды он произнес странную фразу:

— Почему ты думаешь, что должна стать воином, чтобы выполнить свое Предназначение?

— А в чем оно, мое Предназначение? Вы знаете?

— Кому-то надо драться, кому-то молиться, а кому-то — спасать мир.

Я так и не поняла, что имел в виду Васильич. Но это было совсем не важно.

Я чувствовала себя почти счастливой, ведь шла к своей цели, пусть и крошечными шажками. Тренировки давали мне надежду.

Отношения с ушуистами складывались по-разному. С девушками и Владом я почти подружилась, к Никите и другим парням относилась нейтрально, а Тимура откровенно недолюбливала. Тренер же продолжал меня подчеркнуто игнорировать. Я и не удивлялась, потому что ничем не заслужила его расположение.

Шли дни. Наступило лето, у нас начались тренировки в Заповедных лесах, совсем недалеко от Двойных гор. В вотчине Хранителей Равновесия, карликов поутри. У меня болели мышцы от неудобных, неестественных стоек. Но я с маниакальным упорством повторяла их.

— Ингеборг— тайтен— отрантен, — шептала я названия позиций, ломая язык.

— Во шинь, — услышала я холодный голос Тимура. Мне показалось, что по стеклу царапают ногтями.

— Во шинь, — все лето ты будешь учить стойки и удары, удары и стойки. Мне надо, чтобы ты делала их идеально.

— Во-первых, меня зовут Эля, во-вторых, меня уже тошнит от стоек, и ноги болят.

— Отдохни, во шинь.

— Эля! Я не буду больше их зубрить. Покажи мне что-нибудь другое. Например, научи махать шестом.

— Извини, во шинь, но без знания ударов и стоек мы не можем двигаться дальше.

— Я не буду их больше учить! — закричала я. Мне очень хотелось его разозлить и пробить это холодное спокойствие. — И что ты мне сделаешь? Выгонишь с тренировки?

— Нет, во шинь, я ничего тебе не сделаю. С этой тренировки тебя никто не выгонит, — спокойно сказал Тим и отошел.

Мне стало неловко из-за своей вспышки. Я носила кимоно с вышитым черным драконом, старалась соблюдать все правила Школы и мнила себя бойцом. Но до истинной невозмутимости мон шинь меня отделяли годы…

Ингеборг— тайтен— отрантен…

Я тренируюсь, я чувствую, я живу. Я — во шинь, которая жаждет мести.

Ингеборг— тайтен— отрантен.

После тренировки я подошла к Владу.

— Почему Тимур не показывает мне ничего, кроме ударов и стоек, ведь я уже почти полгода занимаюсь? Потому что я тупая во шинь?

— Нет, не поэтому, — улыбнулся ушуист и одернул черное кимоно. — Удары и стойки — самое основное, без них никуда. И еще, заниматься надо не ради результатов. Медали и пояса — лишь обертка, конфетка — само боевое искусство и те возможности, которое оно дает. Ищи свой Шаолинь, во шинь, и лови кайф от самого процесса тренировки.

Я почти не слушала инструктора. Что мне до Шаолиня? Я — во шинь, ученица, которая еще не доказала свою преданность школе. Неприкасаемая. Презираемая. Мон шинь даже не сходят до того, чтобы запомнить мое имя. Сколько у них было таких во шинь, ничтожных и презренных? Но я смогу. Я стану мон шинь, ученицей «Пути к Шаолиню».

И, стиснув зубы, я продолжала тренироваться и учить то, смысла чего не понимала. Мысли о бывшем парне мучили все реже. Постепенно я стала забывать и его, и «Радомир». Я погружалась в странную дремоту. Мы занимались в лесу, и его звуки действовали на меня одурманивающее. Физическая нагрузка расслабляла, а лекции умиротворяли. Я смирилась с равнодушием ушуистов. Никто меня не унижал и не оскорблял — чего же еще желать? Кроме того, не надо больше расширять светлые зоны и теряться в догадках, от Бога или от дьявола мой дар.

И может быть, это было бы к лучшему — проспать всю жизнь, не мучаясь и не страдая. Но я не могла отказаться от мести и беспрестанно напоминала себе о Бранимире. «Я ему покажу во шинь, я его размажу по стенке…».

Неотступно мучило щемящее чувство неудовлетворенности, иногда переходившее в тяжелую, душащую злобу… Я теперь улыбалась, лишь заплетая длинные косы Инея, играя на флейте, и на тренировках.

— Наше время — весна, — говорил Васильич. — Наша школа учит красоте, молодости, любви. Разве не прекрасно проснуться рано утром, побегать по росе, выпить парного молока… Современный человек слишком оторван от своих корней, от деревни. Кто мне скажет, почему?

— Потому что он горд и ищет лучшего, — сказал Никита, подняв руку.

— Правильно мыслишь, все мы ищем лучшего — свое счастье, свой Шаолинь. Но мы, воины, начинаем изменять мир с самого себя. Хочешь быть счастливым? Познай боевое искусство, философию, стань хорошим, нравственным человеком. Видишь, как все просто?

— Это только звучит просто, — вздохнул Влад.

— Поговорим и вот о чем. Где мы находимся?

— В Заповедных лесах, обители поутри.

— Это запретная зона. Нас здесь быть не должно. Разрешенная часть леса подходит для занятий ничуть не хуже. Так почему мы здесь?

— Чтобы продемонстрировать поутри свою лояльность, — предположил Никита.

— Верно! Ты на правильном пути, ученик. И в то же время запомните, что бы ни случилось, поутри бессильны против Ищущих Шаолиня. Мы узнаем о любом их замысле. Пусть этих низкоросликов боятся слабые духом веренцы!

— А псоглавцы опасны? — спросил кто-то из девушек.

— Для нас — нет. Лояльность к Ищущим Шаолиня, опять же. Но это вовсе не значит, что вам позволительно шляться по подземельям Верены. Там может таиться нечто куда более страшное, чем поутри и псоглавцы вместе взятые.

— А как же ведьмы, которые повелевали светлыми зонами? — опять тонкий девичий голос.

— Ведьм не существует. Давно вымерли, — отрезал Васильич.

И никто не решился узнать большего.

А я вдруг подняла руки и отчетливо увидела, как между ладонями растет клубок света.

Никто этого не заметил. Кроме Васильича. Он побледнел и сдавленно произнес: