Масоны. Как вольные каменщики сформировали современный мир - Джон Дикки

Антонио Грамши (1891–1937)

Грамши утверждал, что масонство было «единственной подлинной, действенной политической партией, которую имел буржуазный класс». Слабые итальянские капиталисты, неспособные генерировать ресурсы для завоевания больших сегментов масс, были вынуждены править из-за закрытых дверей, используя вместо этого патронаж.

Грамши говорил, что фашизм на самом деле стремился не к сокрушению масонства, а к тому, чтобы занять его место, сажая в правительство чиновников и раздавая должности. Тем не менее масонство было настолько неотъемлемой частью итальянского государства, что, в конце концов, фашизм придет к компромиссу с ним и они сольются воедино. Грамши произнес пророческие слова: «Масонство массово перейдет в фашистскую партию… масонство станет крылом фашизма».

До тех пор пока маленький коммунистический лидер осуждал масонство как извращенное проявление старого порядка, дуче мог счастливо с ним согласиться. Но Грамши теперь приравнивал фашизм и масонство. Муссолини фыркнул: «Мы, фашисты, сожгли ложи, прежде чем подготовить законопроект!»

Грамши ответил, что насилие отрядов против масонов было всего лишь фазой переговоров. Затем он утверждал, что, поскольку фашизму суждено было сыграть ту же роль, что и масонству, реальной мишенью обсуждаемого законопроекта были не масоны: это были коммунисты и рабочий класс.

Хрупкий Грамши был настолько истощен, что ему пришлось опереться на услужливого фашиста, чтобы перейти к выводу. Он предупредил Муссолини и его людей, что, хотя они могут завоевать государство, они не смогут остановить грядущую пролетарскую революцию.

Этот крик в пустоту завершил его речь. Грамши спорил с дуче о том, кто унаследует развалины итальянской демократии и кто более подлинный антимасон. Чтобы действительно решить проблему масонства, политическое движение должно было представлять рабочий класс, заклятого врага буржуазии и их масонской «партии».

Грамши была прав в том, что нападение фашизма на масонство было только началом. Он также был прав, намекая на то, что многие фашисты коррумпированы, и, когда они получат большую власть, это лишь усугубится. Однако его анализ был диким преувеличением влияния масонства за предыдущие полвека и его способности противостоять нападению фашистов.

Чего ни Грамши, ни Муссолини не могли видеть, так это того, что масонство было большим, чем казалось с узкополитической точки зрения. Никто из присутствовавших в тот день в зале не мог придумать причину, по которой масонство заслуживает жизни. Или понять, что главной жертвой антимасонского законодательства фашизма станет очень уязвимая часть итальянского общества. Не рабочий класс или буржуазия, не коммунисты или коррумпированные политики, но гражданское общество.

Муссолини закрыл обсуждение, напомнив о своем длительном опыте антимасонства, восходящем к его социалистическим временам. Масонство — это не гора, которую нужно было срыть, как намекал Грамши, а просто волдырь, который нужно вскрыть. Законопроект показал, что фашисты были готовы «сделать максимум добра своим друзьям и максимум вреда своим врагам». Затем последовали ликование и аплодисменты.

Потом случилось нечто очень странное. В восемь часов вечера, когда пришло время голосовать по законопроекту, многие члены парламента, казалось, исчезли. Осталось только 206 — на 30 меньше, чем было необходимо для кворума. Голосование не состоялось. Так сторонники масонства безмолвно поддержали «искусство». Однако через пару дней отсутствовавших депутатов собрали, и законопроект был принят подавляющим большинством голосов.

Этот маленький жест протеста показал, что в фашистских рядах оставалось еще много братьев и что удар Муссолини по масонству принес ему дополнительную выгоду в виде установления дисциплины в своей партии.

В преддверии Первой мировой войны традиционный патриотизм итальянских масонов во многих ложах перерос в агрессивный национализм. После войны переход масонов к раннему фашизму был мотивирован тем же, что и многих других итальянцев: опыт окопов, ненависть к большевизму и тяга к «порядку». Но помимо этого политического дрейфа были и особые масонские причины, по которым братья — даже те, кто не вступал в фашистскую партию, — считали, что Муссолини может стать полезным союзником. Две крупнейшие политические силы послевоенных лет — социалисты и Католическая народная партия — открыто выступали против масонства. Масоны знали, что Муссолини был инстинктивно враждебно настроен по отношению к ним, но он казался более податливым — и огромное количество масонов, которые были с Муссолини со времени основания его движения, питали эти надежды. Возможно, братья могли бы подтолкнуть его в правильном направлении. Поэтому мы не должны удивляться тому, что Великий мастер «Великого востока» Домицио Торриджани послал Муссолини поздравительную телеграмму через несколько дней после «Марша в Риме»: он горячо и от чистого сердца пожелал фашистскому лидеру всяческих успехов.

Дуче же не стал искать в масонах союзников. Он больше нуждался в католиках и вскоре решил, что «искусство» — враг, а не друг. Масонская верхушка надеялась, что сможет манипулировать Муссолини. На деле он манипулировал ими, желая уничтожить. Первый официальный шаг был сделан в феврале 1923 года, когда Большой фашистский совет, руководящий орган партии, постановил, что быть масоном и быть фашистом несовместимо. За столом было девятнадцать человек: двенадцать масонов, из которых восемь проголосовали за предложение, а четверо воздержались. За всю историю Большого фашистского совета это было единственное решение, которое не было принято единогласно. Мера также не была эффективной. Многие масоны остались в партии. Примечательно, что среди тех, кто разрушал места масонских собраний в 1924 году, были даже братья. В некоторых случаях — в Умбрии, Романье и, возможно, также в Тоскане — масоны, верные одной Великой ложе, присоединились к разграблению лож-соперниц.

В результате различные течения масонства — даже те, кто не примыкал к фашистам, — оказались не способны дать согласованный отпор кампании против них. Следует ли «искусству» подчеркивать свой национализм и заявлять о своей верности фашизму? Или оно должно выступать против фашизма открыто и явно во имя своих просвещенческих ценностей? Или, возможно, ответом могли стать переговоры с Муссолини? Все эти варианты были опробованы в разное время различными масонскими группами до 1925 года. Все они потерпели неудачу.

Законопроект Муссолини должен был обсуждаться в сенате в ноябре 1925 года. Кампания против масонства снова вышла на улицы.

В то время вторым по величине человеком в Италии был генеральный секретарь фашистской партии и пресловутый вождь отрядов сквадристов Роберто Фариначчи. Он также был одним из самых ярых антимасонов. Начав жизненный путь как скромный железнодорожник в Кремоне, Фариначчи стал известен благодаря политическому хулиганству и вымогательству. Он также был юристом с поддельной диссертацией. К осени 1925 года он стал влиятельным и богатым человеком, великим взяточником, имевшим тесные связи с финансистами и промышленниками. Он представлял и физическую опасность: это был тот самый человек, который избил коммунистического парламентария в туалете. Позже он потерял руку, рыбача с использованием ручных гранат. В правительстве экстремизм Фариначчи, направленный против истеблишмента, породил напряжение между Муссолини и консервативными союзниками фашизма. Впрочем, Муссолини нравилась роль единственного человека, способного держать сквадристов под контролем. К кампании против масонства Фариначчи присоединился с энтузиазмом. В сентябре 1925 года в его ручной газете писали о том, что масонов следует «массово расстрелять как изменников отечества».