Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования - Алан Гринспен

Исследование едва ли закончено, но я уверен, что экономисты получили такой гигантский объем данных, которого не было ни у одного поколения раньше, особенно в отношении хрупкости рынков. Эти новые, ставшие доступными, данные позволяют ответить на вопрос, который я поставил в главе 1: «Похоже, мы, люди, довольно гомогенный вид. Но кто же мы, по сути?» Ответ, к которому я пришел, по крайней мере как экономист, заключается в том, что нами движет целый набор склонностей — самые яркие из них: страх, эйфория и стадное поведение, — однако в конечном итоге наши интуитивные действия имеют рациональное обоснование.

Этот вывод убеждает меня и других экономистов в том, что современный индустриальный капитализм, несмотря на прежний чрезмерный энтузиазм в отношении его потенциала, был и остается наиболее эффективной формой экономической организации, когда-либо изобретенной человечеством — факт, подтвержденный поразительным ростом материального благополучия и средней продолжительности жизни с момента его зарождения в XVIII в., в эпоху Просвещения.

Но в основе его лежит принцип созидательного разрушения, система, в которой есть победители и проигравшие. Если мы хотим достичь более высокого уровня производительности и уровня жизни, то у нас нет иной альтернативы кроме замены устаревших низкопроизводительных производств новыми, построенными на передовых технологиях. Этого требует простая арифметика. Однако этот путь связан с неизбежной проблемой — потерей значительной частью населения работы, а нередко и жилья.

Конфликт целей особенно ярко проявился в последних сражениях за приоритеты в федеральном бюджете Америки. Эти разногласия демонстрируют беспрецедентный за послевоенный период раскол нашего электората. Происходящие политические конфликты отражают те экономические пути — налогово-бюджетные, денежно-кредитные, регулятивные, — которыми мы идем. Страх оказывает сильное влияние на уверенность в долгосрочных инвестициях, что выражается в снижении инвестирования в активы со сроком существования более 20 лет (см. главу 7). Строительство жилья постепенно восстанавливается после коллапса. Тем не менее по последним данным (май 2014 г.), число новых односемейных домов составляет лишь треть от того количества, которое было на пике восемь лет назад.

Нам необходимо устранить бремя широкомасштабного нового финансового регулирования, которое становится все более контрпродуктивным (см. главу 5). Общим капиталовложениям бизнеса как доли денежного потока еще предстоит подняться от самого низкого уровня со времен Великой депрессии 1930-х гг. Если ликвидировать неопределенность, давящую на бизнес и инвесторов, то рост цен на акции и другие активы может сделать больше для оживления нашего апатичного рынка труда, чем любая из нынешних правительственных программ (см. главу 4). Более того, нам необходимо повысить уровень банковского кредитования, который сейчас подавлен отсутствием спроса на финансирование и действиями банков по защите собственного капитала (см. главу 13).

Я понимаю, что такой поворот возвратит нас к модели созидательного разрушения и восстановит инстинктивные склонности. Однако я не вижу альтернатив, учитывая склонность людей все преувеличивать. Я не вижу способа избавиться от всплесков иррационального оптимизма без значительного снижения средних темпов роста экономики и уровня жизни. Таких всплесков иррационального оптимизма не было в Советском Союзе, нет их и в сегодняшней Северной Корее. Но зато там был и есть низкий уровень жизни. Для повышения уровня жизни нужны инноваторы, настойчивые и полные стремления к успеху независимо от числа неудач. Вспоминается Томас Алва Эдисон. Иррациональный оптимизм тоже необходим, даже если порой он становится чрезмерным.

Наша финансовая структура с частичным резервированием является неизбежным источником нестабильности. Проблему, между тем, можно решить повышением уровня требований к капиталу для наших банков и других финансовых посредников по сравнению с тем, что есть сейчас. Это позволило бы устранить многие угрозы дестабилизации финансовой системы. Будь у нас значительные буферы капитала, включая условно конвертируемые облигации, в 2005 и в 2006 г., крупных убытков избежать все равно бы не удалось, но они не обрушили бы финансовую систему. С достаточным капиталом лавинообразного распространения дефолтов не происходит. Правда, для некоторых банков требования к «достаточности» капитала могут оказаться слишком высокими, чтобы они могли оставаться конкурентоспособными, а их деятельность рентабельной. Им придется либо уменьшиться в размерах, либо ликвидироваться. Но высокие требования к капиталу, я сильно подозреваю, также подтолкнут вверх отношение чистой прибыли к активам и приведут чистую прибыль как процентную долю капитала в соответствие с уровнем замечательного периода в истории, когда рентабельность собственного капитала была стабильной (см. главу 5).

Хотя на протяжении последней половины века в Америке было немало экономических проблем, к самой значимой следует отнести утрату сбалансированности бюджетов, существовавшей во времена президента Эйзенхауэра. Без нее теряет смысл большинство других экономических императивов. Даже Рейгану было не под силу сдержать рост дефицита бюджета. Бюджеты Клинтона выглядели лучше, но это объяснялось ростом поступлений от подоходного налога в результате бума доткомов.

В стремлении сократить бюджетный дефицит в 1990-е гг. Конгресс запустил процесс компенсации прироста дискреционных расходов или сокращения налоговых поступлений соответствующим сокращением расходов или повышением налогов, так называемое правило pay-go. Новая инициатива была нейтральной по отношению к дефициту. После экономических успехов в 1990–1997 гг., когда бум доткомов привел к появлению профицита впервые с 1969 г., бюджетная дисциплина ослабла. В отсутствие дефицита бюджета (1998–2001) правило pay-go стало ненужным и было забыто. Попытки возродить его в последующие годы закончились неудачей, поскольку законодатели предпочли не ограничивать себя.

Несмотря на то, что доля дискреционных расходов сократилась с 66 % от федерального бюджета в 1965 г. до 35 % в 2013 г., жесткое правило pay-go не было бы лишним сегодня. Конечно, дискреционные расходы как процент от бюджета и без того находятся на самом низком за полвека уровне. Потенциал урезания сейчас намного ниже, чем, скажем, в 1990 г. Однако повышение налоговых ставок в целом могло бы помочь сокращению дефицита, учитывая, что в условиях роста социальных выплат повышение какого-либо одного налога редко дает эффект.

Так или иначе, эта дорога ведет к экономической стагнации. Для ограничения намного более существенных расходов, связанных с социальными выплатами, нам необходимо нейтрализовать свою политическую склонность к чрезмерности.

Такая серьезная рационализация бюджетного процесса может потребовать включения во все законы, касающиеся расходов, за исключением расходов, предписанных конституцией, положения об ограничении срока действия, скажем, пятью или десятью годами. В результате многим существующим статьям расходов придется проходить процедуру продления (и неоднократно). Однако следует надеяться, что значительная их часть будет отменяться, особенно программы, принятые под влиянием временных событий и действующие лишь в силу бюрократической инерции. (Нет ничего более долгоживущего, чем временные правительственные программы.)