Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

Стоило ветру посвежеть, как парус спускали, отвязывали растяжки и штаги, мачту вытаскивали из ее гнезда и крепили на верхней палубе. Если мачта составляла, как это часто бывало, чуть больше трети максимальной длины всего корабля, она все равно имела не менее 15 метров в длину и сама по себе весила как хвойных пород бревно высотой с пятиэтажный дом. Поэтому двенадцать человек были потребны на то, чтобы ее поднять и перенести. И хотя в ту эпоху, около 332 года, мачты еще не начали собирать из нескольких частей, соединенных с помощью металлических обручей, эзельгофтов, позволим себе на мгновение остановиться, чтобы провести одно сравнение. На Мальте галеры строили вплоть до 1785 года. Для мачтового судна длиной 55 метров, груженого и весящего от 260 до 300 тонн, с пятью пушками весом 3,5 тонны, дерева требовалось немногим менее половины этого веса. Дерева, которое следовало прежде долго сушить, а затем вымачивать или, вернее, гнуть, чтобы подогнать шпангоуты под размер. Итак, если допустить, что триера афинского типа, самого распространенного среди кораблей бывших афинских колоний, весила с грузом 90 тонн, это означает, что на ее постройку требовалось 40 тонн безупречного дерева, что эквивалентно 80 дубам высокого строевого леса, или 100 северным соснам, или 5 гектарам леса на один корабль. 400 триер Афинской республики времен ее расцвета представляли собой 1200 гектаров леса, вырубленного на Балканах или по берегам Черного моря. Когда республика пала, где же было добывать дерево по сходной цене, как не поблизости, на горах Тавра и в массиве Троодос на Кипре, на горах Аманус, Ливан и Антиливан? Обычно говорили, что гребец отделен от судьбы деревом толщиной в три пальца — простой пятисантиметровой доской. Но дубовый киль имел толщину больше одного локтя; флоры (балки поперечного набора) и элементы, максимально приближенные к шпангоутам, — толщину больше ладони. А еще мы не упомянули здесь о большом количестве битума, смолы, вара, пакли и клея, требовавшихся для водонепроницаемости. Заметим еще, что на военных кораблях XVIII века было около 45 километров веревок из конопли, сизаля или волокна агавы и корабли эти никогда не превышали 64 метров в длину, то есть были всего в два раза длиннее нашей триеры. Откуда же поступали конопля и джут, если не из Скифии и Индии?

Не требуется каких-то специальных документов, чтобы представить, чем могли заниматься моряки на суше в дружеской стране кроме стряпни и поиска съестного. У греков была горячая кровь. У женщин из средиземноморских портов — тоже. Что касается вражеской страны, достаточно привести выдержку из «Анабасиса» Арриана (I, 19, 9): «Пять судов (находившихся на службе у Персии) вошли в пролив между островом Ладой (напротив Милета) и гаванью, где был вытащен на берег флот в надежде захватить корабли Александра пустыми. Они узнали, что матросы в большинстве своем разбрелись с кораблей, получив приказы идти одним за топливом, другим за продовольствием, третьим за фуражом. Какая-то часть моряков действительно отсутствовала, но из тех, которые были налицо, Александр смог составить полные экипажи для десяти галер». Десять из ста! Никакого сомнения, что эти случайные моряки не имели ни малейшего желания становиться героями, бродяжничество и игры интересовали их гораздо больше, чем война.

Вывод: поскольку глава Греческого союза рассчитывал на военные корабли или триеры бывшей Афинской республики (но в какой степени рассчитывал он на них когда-либо?), он имел дело лишь с медленными, непрочными и ненадежными судами и с экипажами, годными в лучшем случае сопровождать транспортные корабли. Ему требовались суда более прочные и в то же время надежные, а экипажи — более обстрелянные. И ему удалось отыскать их на Кипре, в Киликии и на сиро-финикийском побережье.

Одной из великих заслуг Люсьена Баша (Basch), нашего лучшего знатока в области корабельной архитектуры, является документальное доказательство того, что в античном Средиземноморье существовал не единый тип триер, а как минимум четыре. Самийский тип 530 года нисколько не походил на коринфские образцы предшествовавших поколений или на коринфскую бирему конца VI века до нашей эры, о которой мы уже упоминали, с ее надутым парусом и огромными кнехтами. Каждая верфь имела свои традиции и тайны, свои собственные материалы, а также своеобразие и потребности в совершенстве. Афинские триеры, прорывавшиеся при Саламине в сентябре 480 года, были беспалубными, в то время как хиосские триеры, сражавшиеся в битве при острове Лада в 494 году, уже имели на верхней палубе сорок пехотинцев, и из «Жизнеописания Кимона» Плутарха (XII, 2) мы узнаем, что приблизительно в 460 году Кимон приказал расширить и оснастить палубами триеры своих предшественников, чтобы в 459 году потопить триеры кипрского флота. Результатом всего этого стали всевозможные модификации парусного вооружения, палубных надстроек, фальшбортов, длины и расположения весел. Это можно заметить, сравнивая погребальную стелу Деметрия, сына Алексия, родом из Кизика (около 370 года, находится в Глиптотеке в Мюнхене), с погребальной стелой Макарта с Делоса (конец IV века до нашей эры, находится на раскопках Пеллы в Македонии): на обеих представлена полутриера, изображенная со стороны носа, с форштевнем в виде лебединой шеи, тараном в форме трезубца и выступами по бокам. Но какие разные пояса прочности, пропорции корпусов, в соотношении высоты палубы и кормовой скульптуры. Филипп Македонский (356–336), собиравший у себя всех изобретателей и художников греческого мира, никогда не забывал о морских инженерах из Сиракуз и Кипра, способных строить с начала IV века до нашей эры корабли с тремя рядами весел, подобные триерам, но с большим числом иначе расположенных гребцов. За образец они взяли триеры своих конкурентов и самых ближайших врагов, финикийцев и карфагенян, которые сами были выходцами из финикийского Тира.

В то время как на греческих монетах IV века до нашей эры, например, из Киоса, Синопа и Фаселиды, никогда не изображался весь корабль, но, как правило, лишь его носовая часть, монетные дворы Финикии в Сидоне, Библосе и Арваде (Араде) вплоть до 332 года чеканили серии монет, представлявшие триеру целиком. Именно эти монеты вместе с вотивным глиняным приношением и несколькими оттисками печатей на комках глины, найденными в сокровищнице дворца в Персеполе, позволяют нам оценить оригинальность и превосходство финикийских триер на момент похода Александра. Вот их основные характеристики: нет боковых выступов (parexeiresia, apostis; по-английски outrigger); непрерывный фальшборт, состоящий из круглых щитов; палуба шириной не менее 6,5 метра, на которой способны разместиться пятьдесят бойцов; под палубой три ряда расположенных со смещением друг к другу гребцов; более высокая посадка на воде; башневидная корма с веерообразным украшением; антропоморфная носовая фигура (пигмей, стрелок, Победа); огромный таран; общую длину можно оценивать в диапазоне от 36 до 37 метров. Естественно, обладая более широким и высоким корпусом, финикийские мастодонты были, несомненно, медлительнее узких греческих триер, но они были также прочнее, устойчивее, надежнее и, что самое главное, были способны одновременно сражаться и перевозить большое число бойцов. Ведя свое происхождение от «круглых кораблей», они сохраняли свое двойное преимущество по мощи и вместимости. Но, плавая на протяжении столетия в африканских и иберийских водах, они могли рассчитывать на успех при встрече с легкими кораблями Эгейского и Тирренского морей, лишь прибавив в скорости. Неизвестно где (в Сидоне или скорее в Карфагене?) и неизвестно когда (около 400 года?), финикийцам пришло в голову посадить за одно весло двух гребцов, сначала на самый верхний уровень гребных скамеек, а потом — на средний. Так появились квадриремы, или корабли с четырьмя рядами гребцов, по-гречески tetrereis. Это не означает, как считалось долгое время, что с каждого борта было по четыре яруса весел, а лишь то, что взгляду, направленному с палубы на команду гребцов, открывались четыре ряда гребцов с правого борта и четыре — с левого. Точно так же и квинкверемы, по-гречески pentereis, распределяли свои пять продольных рядов гребцов по двум или трем уровням, то есть три человека на одно весло верхнего яруса и два человека на весло нижнего яруса, или два плюс два плюс один, если галера насчитывала три этажа гребцов. Естественно, длина весел возрастала вместе с шириной судна, а прибавка в скорости могла составлять от пятнадцати до тридцати процентов, учитывая дополнительное усилие, сообщавшееся каждой лопасти весла двумя или тремя сильными мужчинами.