Охота - Кирилл Цыбульский

Паркер. Она даже ему не сосала, вопреки ожиданиям безмозглых плутов. Все дело в отце. Вот кто был уродом. Лучше бы он сам его застрелил, как считал Роберт.

Он родился прямо на этом месте. Посреди сарая, чтоб его. От сумасшедшей мамаши. От тупицы отца.

Когда Роберт Паркер достиг двух метров и почти ста килограмм чистого страха, который впитали все в детском приюте, никто больше не раскрывал рта.

Глава 48

Роберт отер лицо и обратился к старшему сыну:

– Не хочешь рассказать своему брату, как все было на самом деле, Канн?

Старший сын смотрел в направлении Джона, но взгляд проходил насквозь. Он знал, что придется все рассказать, что настанет время исповеди. Однако так и не смог подготовить себя к этому.

– Давай же, Канн! Когда ты успел стать таким хлюпиком, как этот отброс?

Хлюпик. Отброс. Слабак. Канн не такой. Он заслуживает жизни. Заслуживает ее больше, чем кто бы то ни был.

– Той ночью в баре…

– Громче! – сказал отец. – Я тоже хочу послушать!

– Той ночью в баре… – начал Канн, его кадык то поднимался, то опускался, прячась в груди. – Я заплатил одному вышибале. Предложил ему такую сумму, что тот согласился раньше, чем я сказал, что ему нужно сделать.

И откуда в нем это? Откуда трепет при разговоре с братом, с этим отбросом, грязным поросенком?

– С этого все и началось, – сказал Канн. – Как ты мог не заметить? Болван…

– О чем ты говоришь? – спросил Джон.

Роберт подыграл:

– Да, Канн! О чем это ты?

Солнце скрылось за макушками деревьев. Раннее весеннее утро. Птицы перелетают с ветки на ветку, наслаждаются теплом, тем, что будут ближайшие месяцы копить жир, чтобы пережить следующую зиму. Как бы Джон хотел улететь маленькой птичкой, скрыться из вида. На деле же ему приходилось думать о том, как пережить этот день, обещающий быть очень долгим.

– Он должен был спровоцировать тебя. И ты повелся. Русский в баре для иностранцев… для иностранных студентов, чтоб тебя! – продолжил Канн. – Ты окончательно выжил из ума?

Да. Окончательно. Джон понятия не имел, что произошло той ночью, о чем хотел ему рассказать Виктор, постучав в его комнату. Спровоцировать… Сложнее только собаку научить грызть кость!

– Он достал пушку и предложил тебе сыграть. Русская рулетка. Кто моргнет, тот оплачивает счет всего бара. Что-нибудь припоминаешь?

НИ-ЧЕ-ГО

Канн не сдержался и выкрикнул:

– Ты согласился, придурок! Ты достал пушку, и сказал, что стрелять будете из нее, ведь ты доверяешь только своему пистолету. Мы этого и ждали. Вышибала взял твой пистолет, не зная есть ли там патроны, и нажал на спусковой крючок. Ты не моргнул, а затем оставил дыру в стене за спиной вышибалы. – Канн перевел дух. От этих слов температура его тела повысилась, подмышки вспотели, ладони стали скользкими. – Он набросился на тебя и подменил стволы. Все это время у тебя был неисправный пистолет, Джон! Ты не смог бы им даже выпустить себе мозги!

Вот чего хотел Джон. Наконец-то он понял. Выпустить себе мозги. Да. Звучит чертовски аппетитно.

С каждым днем вопросы копились в голове Джона. Но ответов не было.

– Нахрена ты все это устроил? Эти дешевые спектакли, запугивания, надписи? Если хотел убить меня, то мог бы сделать это в два счета! Ты такой же ублюдок, как и твой отец!

– Все это было лишь игрой. Он хотел посмотреть, как зверь мечется, чувствуя хищника. Мы подменили пушку, чтобы ты не наделал глупостей, когда увидишь послания.

Роберт сел на корточки перед корчащимся поросенком, которого дразнили, а тот лишь недовольно фыркал. Великан осмотрел его с ног до головы, не скрывая пренебрежения:

– Я наблюдал за тобой с забавой, Джон. Как ты бегал из угла в угол, выбирал тропинку, которая приведет ко мне. Стоило дернуть в одну сторону, как ты тут же повиновался, в другую…

Он не закончил, когда Канн вмешался:

– Все могло закончиться только так, ты же понимаешь?

– Хороший охотник не бросает свою добычу, – закончил за сына Роберт.

Солнце поднялось из-за деревьев. Яркая лампочка ползла и ползла вверх. Джон видел, как ее края отделяются от одних клеточек, похожих на пиксели, и заполняет собой следующие. Все вокруг ненастоящее. Ложь. Фальшивка. Блеф. Джон был пешкой на игральной доске.

Канн сделал шаг в сторону, и его тень легла на лицо брата. Он не стал таким. Он всегда таким был.

– Я открывал загон не для того, чтобы помочь тебе, – сказала тень. – Сперва мне было тебя жалко. Но потом…

– Да, Канн, расскажи, что было потом.

– Я понял, как тебя ненавидит отец, как пускает слюни, чтобы наброситься за любую оплошность. Ты поросенок, Джон, – тень говорила, но лица ее не было видно. Слишком яркое солнце, оно окутывало его голову как нимб. Чертов ангел. – Такие, как ты, плодят боль и несчастье. Я делал все, чтобы отец срывался на тебе, я хотел слышать, как ты кричишь, как ты умоляешь его остановиться. Он всегда был добр ко мне и матери после того, как насладился твоей кровью. Ничего личного, братик. Просто я хотел жить. И хочу до сих пор…

Внутри все кипело. Слезы смешивались с желчью, со слюнями и пузырились на губах Джона. Он прижался одной щекой к прохладной почве, словно к плечу матери, ища поддержки.

Женщина, заменившая ему мать, обращавшая на него всю любовь до того дня, как не потеряла рассудок, привалилась к старому покосившему забору и что-то бормотала себе под нос. Джон хотел прижаться к ней. Они были двумя раненными душами, которым суждено исчезнуть. Они прикоснутся друг к другу, вернувшись в детство, и лягут в канаву ко всем остальным. Отбросам. Грязным поросятам.

После того, как Мэгги оторвала руку Риты, требовалась новая жертва. Замена старой, израненной, не способной к борьбе. Эмма Пратт подходила как никто лучше. Брошенная. Бедная. Ищущая любви девчонка.

– Полгода назад мы заключили договор. Моя жизнь в обмен на последний забег. Охота должна закончиться. Я должен был припугнуть тебя, а затем притащить сюда, – продолжал Канн. – В конечном счете, так все и вышло.

Из ноздрей Джона вырывалась жгучая обида. Последние детали вставали на свое место, и он наконец все понял.

– Когда я видел, как ты боишься собственной тени, я ликовал. Словно вернувшись в те времена, когда ты спал со свиньями, я наслаждался этим. Бесценно, видеть, как зверь мечется в ловушке, как он пытается выбраться из нее, осознавая близость смерти.

Две фигуры смотрели на Джона. Они словно держали его ледяным взглядом.

– Меня всегда поражало это, Джон, – сказал Роберт. – Как люди, не имеющие ничего, кроме следов от обуви, боятся смерти. Вы должны быть благодарны ей! Вот он ваш шанс, вот возможность обрести нечто! – великан взял небольшую паузу, как бы собираясь с мыслями, чтобы сказать: Рита всегда хотела двоих сыновей. Канн