Час «Д» - Юлия Фирсанова

– Да, брат, – дружно откликнулись жрецы в духе патриотического рапорта «слушаюсь, товарищ командир» и потопали вслед за Реино в коридор с камерами заключенных. Честя упившихся коллег, ничего не сделавших к их приходу, жрецы шли вперед, освещая себе дорогу во мраке слабыми, но зато выдержанными в религиозных традициях лампами.

– Правильный человек, жаль, что священник. Из него мог бы выйти толк, – коротко оценил Эсгал действия Реино и одобрительно кивнул. Пусть жрец играл сейчас в другой команде, но принципиальный воитель привык всегда оценивать противников по достоинству.

– Посмотрим, что они предпримут дальше, – тонко улыбнулся маг, любивший следить за движениями человеческих душ в кризисных ситуациях.

Решив, что жертвы уже достаточно углубились в коридор, Лукас прищелкнул пальцами, выпуская из рук следующую нить, сдерживающую заклятие. Пространство между склизкими старыми стенами – безмолвными, покорными свидетелями нескольких веков страданий и боли – заполнил звук. Казалось, он лился отовсюду и ниоткуда, сокрушая вечное безмолвие, дробя сами камни, врываясь свежим ветром в застоявшийся воздух подземелья. Начавшись с одной громкой торжествующей ноты, от которой жрецы вздрогнули, как от удара током, он все ширился и ширился, превращаясь во властную, дивную музыку. Как только мелодия обрела полную свободу, в камерах, где содержались узники, вспыхнул яркий, ослепительный радужный свет, жгущий привыкшие к полумраку глаза. Пульсация его волн, изливающихся в коридор, слилась с ритмом мелодии.

– Лукас, ты – гений. Жан-Мишель Жар отдыхает, – восхищенно выдохнула Элька. – Но где ты раскопал симфонию Бетховена? Эти «та-та-та-там» ни с чем не спутаешь, даже при моем отсутствии слуха.

– Мне не знаком маг по прозвищу Жар, мадемуазель. А музыка эта с кристалла фонотеки комнаты отдыха, я не знал, что автор родом из вашего мира, но мне показалось, она вполне соответствует моменту, – скромно улыбнулся мосье Д’Агар, наслаждаясь комплиментом, и занялся следующим номером шоу.

Жрецы, оглушенные музыкой и ослепленные светом, сквозь наворачивающиеся на глазах слезы увидели, как в первой из камер с трудом привстал и потянулся к радужному сиянию, отражающемуся в его удивительных глазах, исхудавший грязный мужчина-дракон в обносках камзола. С радостной улыбкой на потрескавшихся губах он приветствовал свет как долгожданного друга.

– Я иду к тебе, Дориман! – ликующе воскликнул оборотень, когда от пульсирующего радужного сгустка к нему устремился расплавленно-белый луч света. Как только луч коснулся узника, его охватил радужный ореол, и дракон с возгласом: «Свободен!» – исчез из узилища. На загаженные каменные плиты пола с глухим звоном упали пустые кандалы.

Замершие при виде чуда жрецы, бормоча молитвы о спасении, попятились было в сторону спасительной лестницы наверх, но были остановлены властной, пусть и слегка хрипловатой командой собравшегося с духом Реино:

– Куда? Чего испугались? Это только музыка и свет! Идем вперед! Мы должны это видеть!

Долг и привычка к повиновению возобладали над страхом, и люди двинулись дальше. Один за другим на всем протяжении пути команды жрецов из запертых камер, ускользая из цепей словно призраки, с хвалой великому и справедливому Дориману на устах исчезали драконы-оборотни. Лился свет, звучала повергающая в трепет музыка, и жалобно звенели опустевшие цепи.

Ошарашенные, перепуганные, совершенно сбитые с толку – все происходящее никак не вязалось с религиозными канонами – жрецы стали беспомощными свидетелями происходящего. Как удержать тех, с кого спадают оковы? И надо ли пытаться удерживать? Служители Доримана пребывали в растерянности: из камер исчезали закоренелые грешники, проклятые, продавшие душу Черному Дракону, оборотни, путь к спасению души для которых был только один – через пламя очистительного костра. Так утверждала церковь, так проповедовал Авандус. А оборотни исчезали, благословляя Доримана за свое спасение! Жрецы Очищающие, оглушенные пестрым набором чудес, наконец включили собственные мозги и постепенно, а с каждым чудесным исчезновением все сильнее, начали сомневаться в правильности «линии партии» и «директивах съезда». Сбившиеся поближе друг к другу, они разом перестали походить на уверенных в себе божьих пастырей, обладающих властью и силой, правом карать, миловать и наставлять. Как они жаждали того, чтобы и им кто-нибудь объяснил вразумительно, что вообще происходит! Даже оружие уверенности слугам церкви не добавляло. Если Дориман вдруг свою силу явил и по какой-то божественной прихоти начал смертников пачками спасать, как он решит поступить с их мучителями? Может, их и сжигать не надо было, а каким-то другим образом от проклятия очищать?

Бедолага Жак жадно взирал на происходящее, тер свой покрасневший от возбуждения старый шрам и бормотал под нос:

– Вот оно, знамение! И копья деревьями проросли! То знак был, что пора нам, слугам неразумным, оружие сложить. Дориман Великий сам суд вершить будет! Сам решит, кого карать, а кого миловать!..

На сей раз даже Реино не останавливал болтливого жреца, плетущего причудливую вязь версий. Подгоняемые храбрым командиром, мужчины все-таки прорвались сквозь строй чудес к последним и пока еще не опустевшим камерам. Музыка постепенно теряла напор. Радужный ослепительный свет лег ласковым отблеском на фигуры двух мирно спящих среди всей сверхъестественной суматохи людей, очистил их лица от грязи, залечил струпья, синяки, расчесал в мягкие кудри спутанные волосы, а потом с последним аккордом окончательно затух.

– Поль и Карин Верне. Эти, кажись, не исчезли, – в неожиданно наступившей тишине хрипло прошептал Люка, нервно сминая в пальцах пергамент со списком Сенто.

– Только словно помылись, – согласился философ Жак, вздрогнув от прозвучавшего неожиданно громко шороха бумаги.

– Что делать будем? – тоже шепотом, словно боясь разбудить спящих, спросил Жюль, нервно поглаживая флягу с разведенным коилом.

– Поль Верне! – откашлявшись, решительно и громко позвал Реино, чтобы сделать для начала хоть что-нибудь.

Широко зевнув, Рэнд открыл глаза и небрежно поинтересовался:

– Ну что? Идем?

– Куда? – нахмурился опешивший Реино, он не знал, что должен сказать ему сейчас, после всех чудес, проснувшийся оборотень, но такого никак не ожидал.

– На площадь, конечно, – фыркнул «оборотень», потягиваясь так сладко, словно почивал ночь на пуховой перине, а не гнил в камере. – Где Дориман сегодня свою силу явит, даст свободу и великое очищение проклятому народу, забывшему о своей сути и прошлом! – Секунду помолчав, Рэнд важно добавил: – Мне сон был!

– А ты сейчас не исчезнешь? – влез любопытный Люка, посверкивая в полумраке темными глазами.

– Вот еще! Ишь чего захотели! – возмутился Рэнд. – Меня и супругу милости великой лишить хотите?! Не, братцы Очищающие, не выйдет! Нам сегодня надо на площади Костров быть! Огромная честь убогим нам выпала великого бога призвать! Откликнется Дориман на призыв, тогда мы истинный облик обрести сможем, а через это весь народ Дорим-Аверона спасен будет!