Разборки в Токио - Айзек Адамсон

Падая, я бросил на Квайдана последний взгляд. Глаза его горели. По дрожащему жирному телу лил пот. Вся его глупая юката насквозь промокла. Кобель гавкал, якудза орали, вертолет ревел, слышался глухой низкий рокот, и Квайдан ничего не мог с этим поделать. Если это Большой Толчок, Квайдан переживет его на земле, как и все мы. Я смутно порадовался; жар охватил голову и растекся по всему телу.

И я грохнулся наземь.

Я наблюдал, как пурпурные лопасти бесшумно ходят по кругу.

— Он открыл глаза, — сказал кто-то. Голос звучал, как Джеймс Эрл Джоунз[86]под водой. Я продолжал наблюдать за вентилятором.

— Хороший знак, — ответил кто-то мультяшным сопрано. Вентилятор крутился со скоростью звука, плавающего в ушах. Мой рот распух и высох, будто впечатался в цельную деревяшку.

— Ты меня слышишь, Билли?

Я попытался открыть рот. Во лбу тупо заболело. Я моргнул и утвердительно замычал. Мне хотелось, чтобы говорящий переместился в мой сектор обзора.

— Вы что думаете, дядя? — спросил голос, который постепенно переходил в нормальную тональность.

— Он поправится, — спокойно сказал другой голос. — Или на всю жизнь останется дебилом. Без проверки на томографе или MP-интроскопии не скажешь. Да и тогда пятьдесят на пятьдесят. Мне обязательно надо забрать его с собой. В этой кладовке больше ничего не сделаешь.

— Надо подождать. Через шесть часов она будет здесь.

— Ладно, — сказал другой голос, — как скажешь. Однако я бы не затягивал.

— Я знаю, но она уже в пути.

— Как скажешь.

Наступила длительная тишина, а я пока думал, вставать или нет. Затем первый голос опять заговорил. Я его раньше слышал, но не мог понять где. Вспоминая и размышляя, стоит ли встать, я загрузил мозг под завязку. По-моему, он не поврежден.

— Я ваш должник, доктор дядя Наоя, — благоговейно сказал голос.

— Ладно, перестань, — ответил Наоя. — Не знаю, во что ты вляпался, но в дальнейшем будь осторожнее. А то загремишь в полицию.

— Но лицензия…

— Знаю, знаю.

Пауза.

— Да, дядя. Вы правы.

— Конечно, я прав. Мне пора. Позвони, когда решишь что делать.

— Еще раз спасибо, дядя.

Дверь открылась и закрылась. Парень наконец переместился туда, где я его видел.

— Ты меня помнишь, Чака-сама?

Хиро Бхуто. Уже по пурпурным лопастям вентилятора надо было понять, что мы в кладовке бара. На лице Бхуто появилась знакомая улыбка.

— Хгггрл Бввуто, — пробормотал я. Мой рот не желал открываться. Бхуто засмеялся и покачал головой:

— Я ни слова не понял. Билли. У тебя рот закручен проволокой. Челюсть сломана. Ты, очевидно, ее даже не чувствуешь после обезболивающих.

Ну, вот и объяснение. Я тут же подумал о повреждении мозга. Хорошо, что повреждение физическое, а не умственное. Но, с другой стороны, может, я бы жил проще, если б мозги не перенапрягались.

— Когда я сообщил твоим ребятам в редакции, что у тебя рот прикручен проволокой, им это ужасно понравилось. Они ждут не дождутся глянуть, как Билли Чака молчит! — захохотал он. Несмотря на все усилия меня развеселить, он действительно меня веселил.

Рано или поздно все равно придется сесть. Так что я взял и сел. Оказалось не так уж трудно. Только голова болит. Правда, с похмелья бывало и хуже.

— Таак куук яя туут? — спросил я.

— Для меня это сплошной вьетнамский, дружище. Ты, наверное, хочешь спросить, как тут оказался. По правде говоря, я и не знаю. Тебя приволокли два лысых парня в белой униформе. Сказали, если я не хочу, чтоб у тебя были серьезные проблемы, в полицию лучше не звонить. И в больницу тоже. В этот раз ты круто попал. — Он покачал головой.

— Кеек длг дсь? — спросил я.

— Ты лучше напиши, Билли.

Он протянул мне ручку и бумагу. Я писатель — пожалуй, самое время вернуться к писательству.

Как долго я уже здесь? написал я.

Пока еще не поэзия, но начинать с чего-то надо.

— Два дня, — сказал Бхуто. — Ты полностью вырубился, но мой дядя, доктор, сказал в сознание тебя не приводить. И я все время был здесь. Моя жена обозлилась до предела. Я ей сказал, что присматриваю за больным другом, но она, конечно, не поверила. Классическая отмазка, да? В итоге я ей сказал, мол, приди и посмотри сама, если не веришь. Она пришла. Теперь психует: ей кажется, все было подстроено, чтобы выставить ее дурой! — Он раздраженно всплеснул руками.

Кто еще знает, что я здесь? — написал я.

— Моя жена. Ее брат, доктор. Два парня, которые тебя принесли. Пожалуй, все. Ах да — и ребята из твоей редакции.

О нет. Пожалуйста, пожалуйста, только не Сара. Я не вынесу, если она увидит меня в таком состоянии. Посмотрит на меня сверху вниз: «Ну, опять доигрался». Позорная процедура упреков и прощения. И, конечно, Сара меня простит. Терпеливо кивнет, когда я скажу, что это была большая ошибка, чистая невезуха, больше не повторится. Когда я попытаюсь объяснить, как все вышло из-под контроля и па сей раз гейши ни при чем, она сделает вид, что все поняла. А от ее доброты мой идиотизм и эгоизм станут еще разительнее и невыносимее. Мне больше нравилось, когда она срывалась с цепи и начинала меня бранить. О, как она умеет браниться. Но она почему-то ошибочно считала, что я нуждаюсь в понимании.

Какие именно ребята?

— Когда я сегодня позвонил, они очень обрадовались. Я с несколькими говорил. Мне сказали, что женщина по имени Сара и еще два человека летят в Токио ближайшим рейсом. Они вроде даже не очень удивились. Это что, часто случается?

Голова раскалывалась. Целый комитет по спасению, средства на содержание которого будут вычтены, скорее всего, из моей зарплаты. Как репортер я для них важен, это понятно, но они слишком заботливы и всегда появляются слишком поздно.

Мне нужно выпить, — написал я и протянул записку Хиро Бхуто.

— Ну, не знаю. Дядя сказал…

МНЕ НУЖНО ВЫПИТЬ, — написал я большими буквами и сунул ему записку. Он пожал плечами:

— Ну ладно. Чего шуметь.

И направился к двери — очевидно, за выпивкой. Я встал и последовал за ним. Эта каморка вызывала у меня клаустрофобию, и, кроме того, я отсутствовал в мире целых два дня. Пора возвращаться в реальность. Бхуто, кажется, удивился моей внезапной прыти, но не возражал. Я прошел за ним в бар и сел у стойки.

Компьютеры и прочие технические навороты исчезли. Оглядевшись, я не увидел того дурацкого суматошного стиля, который Бхуто так поспешно принял. Бар остался пурпурным, но в остальном — бар как бар. Когда Бхуто подал мне пинту «Саппоро», я показал пальцем вокруг и как можно выразительнее пожал плечами в стиле Марселя Марсо.