Перекресток одиночества-4 - Руслан Алексеевич Михайлов

- Конечно. Я был в луковианском убежище и видел процветающие там у них странные корнеплоды, вкусные и сытные. И ведь они тоже не спешили что-то поделиться этим даром со всеми остальными убежищами – между луковианскими наверняка распределить не забыли, а вот с нами… с выходцами с Земли, например…

- Так мы были заперты – заметила Милена, перестав зачерпывать действительно оказавшуюся очень вкусную похлебку – Ни с кем не общались годами.

- Не общались – да – ответил я – А вот заперты – нет. Я ведь дошел. Постучал. И мне открыли.

- Это да…

- Прибудь малый луковианский вездеход с ящиком годных для посадки корнеплодов – никто бы их не прогнал. В этом вообще суть восстановления давно угасших отношений – небольшой, но полезный подарок, пара добрых слов и тихо себе убываешь обратно домой, ничего не требуя взамен, но надеясь на ответную доброту когда-нибудь. Ну да не мне судить – ведь тут уже вплетается не только доброта и продовольственный вопрос, но и политика.

- Бартер и пустая система – напомнила Милена, не собираясь вопросы без ответов.

- Таких крестов как тюремная келья перенесенного сюда первого жителя Пальмиры должно быть немало – продолжил я – Не может быть, чтобы из тысяч и тысяч сидельцев, перебывавших здесь за эти десятилетия, не нашлось хотя бы пары сотен трудолюбивых садовников. У них в руках оказывалось случайно принесенное яблоко, что-то из семян попадало вместе с тюремными бонусными блюдами… в общем при желании раздобыть семена мог почти каждый узник – особенно после чалок с другими узниками. Митомир рассказывал, как первый из будущих жителей Пальмиры ставили зеленые деревца за своей спиной во время чалок – окажись я у непробиваемого стекла и увидь эту красоту… я бы тоже загорелся желанием вырастить что-то живое, могущее скрасить одиночество и позволяющее убить немало времени.

- Ты описываешь садоводческое хобби…

- Хобби – согласился я – Причем иногда очень личное, казалось бы, и невидимое остальным – если сам показать не захочешь. Но так только кажется. Тюремщики исполняют свою работу. Пусть не каждый день, но они приходят в твою камеру пока ты спишь и внимательно осматриваются, выискивая нарушения и повреждения. Они не могут не заметить растущие у стены несколько чахлых растений, с трудом выживающих в слишком маленьких для них комках щедро удобренной экскрементами и остатками еды почвы. В следующий свой визит они видят, что деревца подросли, почвы чуть прибавилось, а в самодельных горшках проклюнулись новые ростки. Сад растет и развивается и вот-вот даст первые сладкие плоды. Это пока сухие факты, а вот дальше начинаются мои домыслы, и они звучат так – тюремщиков кормят так себе. Да это полностью противоречит всему тому, что я видел в собственной сытной, обильной и вкусной тюремной тарелке. Узников кормили не просто хорошо, а так, как люди на свободе не питаются. Причем пища была той самой воспетой в книгах сельских авторов – деревенская, свежайшая, натуральная, вкуснейшая, когда вольная рыба прямо из реки еще живой попадает на разделочную доску, а затем сразу шлепается на раскаленную сковороду, и даже не узнав за свою жизнь что такое холодильник или многодневное пребывание на витрине супермаркета, оказывается на тарелке, а затем и в желудке. Вкусно! Но наши тюремщики этого были лишены.

- Почему «были»? – умная Милена сразу зацепилась за эту оговорку.

- А почему они перестали являться в щедрую Пальмиру? – ответил я вопросом на вопрос – Тут два варианта – либо проблемы с питанием были, но их наконец исправили, либо же произошло нечто не столь радужное и тюремщики потеряли кое-какие из своих возможностей. Но при этом они продолжают проводить осмотры летающих тюремных камер – так что телепортация у них осталась. Гадать можно долго и у меня в голове уже есть несколько вариантов, причем один из них, я вижу, как самый вероятный.

- Это какой же? – вопрос задал молчавший до этого, но внимательно слушавший Митомир, неспешно хлебающий овощной суп.

- Их лишили возможности спускаться сюда на поверхность – спокойно произнес я – Под этим я подразумеваю не только физический запрет, но и, к примеру, появившийся у них контроль над тем, какие координаты распоясавшиеся тюремщики вбивают в телепортационную аппаратуру. Прыжок в любой из крестов – ладно. А вот прыжок скажем на землю – а там координаты не могут не отличаться хотя бы по высоте – это уже мгновенно приведет к вызову на ковер к начальству. Если у них есть начальники и ковры…

- Начальники есть всегда – мудро заметил старик.

- Это да – хмыкнул я – И да – тюремщики распоясались. Я не знаю как там у них все было организовано, не знаю их внутренних сложностей и правил, не знаю скудости снабжения, но все это попахивает серьезным таким нарушением любых правил и регламентов. Материальная поддержка мелких теплиц, включающая в себя доставку почвы и прочих мелочей. Получение мзды от заключенных – и неважно, что это не деньги, а пара тыкв в неделю. Общение с заключенными – что вообще строго запрещено. Предоставление отбывшим свой срок заключения узникам целого ангара с действующими системами… Тут уже можно приписать много уголовных статей, начиная с ненадлежащего исполнения обязанностей, коррупции и далее по длинному списку. В общем столько всего ими наворочено, что надзиратели запросто могли сменить свою униформу на тюремную робу – будь она у нас. Но повторюсь – это лишь мои домыслы. Но до этого, до того, как их поймали на горячем или, случилось что-то еще… но до этого ответные дары были. Причем такие, что их трудно принять за эти самые дары – добавил я – При желании почву можно подарить так, что недалекий узник еще и зол на дарителя будет.

- Это как?

- Да просто – отозвался я и кивнул на свой сапог – Перед тем как отправиться в камеру я бы мог хорошенько так погрузить обувь в густую грязь, а затем, войдя в крест, сорвать пару яблок, а в ответ вытереть грязные сапоги о край нар сидельца. Дурак бы потом ругался на чертового вороватого тюремщика. А умный собрал бы с кирпичей килограмм плодородной почвы… Но это я утрирую… это ведь крохи.

- Килограмм плодородной