Жизнь в лесу. Последний герой Америки - Элизабет Гилберт

Еще в семействе Конвеев подшучивают над тем, как Юстас и Марта непохожи друг на друга. «Вот подожди, увидишь, как живет Марта, – предупреждали меня, – ни за что не поверишь, что она с Юстасом родственники!» Но стоило мне войти в гостиную Марты, как я сразу подумала: нет уж, извините, ребята. Вы совершенно одинаковые. Юстас и Марта решили, что там, в современном мире, царят разврат и уродство, и оба создали собственные миры – миры, настолько упрямо оберегаемые ими от общества, что с таким же успехом можно было поселиться под стеклянным куполом. В своем личном мире и Марта, и Юстас обладают безусловной властью. Им не приходится испытывать такое маленькое неудобство, как необходимость идти на компромисс. Так вышло, что мир Юстаса занимает тысячу акров. Мир Марты ограничен примерно тысячей футов. Но принцип управления своим миром у брата и сестры одинаков: абсолютная монархия.

Этот режим хорош, когда нужно выполнить большой объем работы, но вот когда два абсолюта сталкиваются, дело может кончиться мощнейшей катастрофой с фатальным исходом. Именно поэтому Юстас с сестрой никогда не были близки. Этот печальный факт представляется еще печальнее оттого, что оба очень хотят наладить хоть какое-то подобие отношений, но обычно они лишь раздражают друг друга. Юстасу кажется, что он очень старается с уважением относиться к христианским ценностям, которые свято чтит Марта, и ее плотному распорядку, предупреждая о приезде сильно заранее, читая истории из Библии ее дочкам и пытаясь не намусорить в ее стерильном доме. Но Марта всё равно обвиняет его в грубости и эгоизме, что обижает его еще сильнее, особенно если учесть, что он считает, будто Марту его жизнь совершенно не интересует – она приезжала на Черепаший остров с семьей только дважды, несмотря на постоянные приглашения Юстаса. Марту же постоянно уязвляет картина, которую она видит: братец-деспот, требующий, чтобы весь мир останавливался и бросался к его ногам каждый раз, когда он проездом оказывается в городе. Из гордости и по привычке Марта отказывается подчиняться Юстасу.

Так что, как видите, отношения Юстаса с семьей далеки от совершенства. Причем на всех фронтах. Он не может с этим смириться. Но еще сильнее его беспокоит то, что он до сих пор не обзавелся собственной семьей. Как и в тридцать лет, он оглядывает свою империю и с потрясением сознает, что – несмотря на то, что он достиг многого благодаря одной лишь силе воли, – у него до сих пор нет ни жены, ни детей. В его возрасте давно следовало иметь семью, заниматься воспитанием детей, то есть обрести надежные тылы. Что он сделал не так? Он не понимает.

Как-то раз мы с Юстасом спустились с горы, чтобы навестить его наставника-коневода, старожила гор, фермера и гениального дрессировщика Хоя Мореца. Мы провели прекрасный день на кухне, ели кукурузный хлеб с женой Хоя Бертой, слушали безумные старые байки, листали фотоальбомы (в которых были одни лишь фотографии мулов, быков и лошадей). Хой – весельчак и хитрец. (Когда я с ним только познакомились, я спросила: «И чем вы занимаетесь, сэр?» «Жирею и ленюсь, – ответил он. – А вы?») Он не читал много книг – отец поставил его управлять воловьей упряжкой на лесопилке уже в шесть лет, – но любит работать на земле. Ему принадлежат триста акров самых ухоженных и ровных полей и пастбищ, какие вы только видели. Детей у Хоя нет, и вот за кухонным столом Юстас спросил, что станет с чудесной землей фермера, когда они с Бертой отойдут в мир иной. Хой ответил, что точно не знает, но предполагает, что «дядя Сэм заберет всё себе и распродаст тем ушлым застройщикам, что недавно нагородили девятьсот домов по ту сторону моей горы».

В машине по пути домой я спросила Юстаса, хочет ли он выкупить землю Хоя. Ферма Морецов находится всего в сорока пяти минутах езды от Черепашьего острова, и земля там хорошая. Конечно, ответил Юстас, он хотел бы ее выкупить – ему было бы невыносимо смотреть, как такую хорошую землю превращают в очередной мертвый пригород.

– Но так уж в мире происходит, – добавил он. – Сначала дороги, потом фермы. Фермеры продают землю строительным компаниям, а те режут ее на кусочки, насилуют и строят новые дороги, пока не остаются рожки да ножки. Не могу же я спасти каждый акр земли в Северной Каролине. Я не всесилен.

– Но что бы ты сделал с землей Хоя, если бы она досталась тебе? – спросила я, и подумала, что ее можно было бы пустить под сенокосные луга или пастбища для стада лошадей, которое увеличивалось с каждым годом.

– Сохранил бы ее как есть и отдал бы одному из сыновей, чтобы он, когда станет взрослым, основал там семейную ферму, – сказал Юстас.

Возникла неловкая пауза. Слишком уж много в ответе Юстаса было «если»: от предположения, что в будущем у него будет много детей, среди них непременно окажутся мальчики, а потом один из них вырастет и непременно захочет жить на какой-то семейной ферме, до допущения, что сыновья его не станут для него гигантским разочарованием («полная противоположность тому, что я ожидал!»), как было в случае с отцом и дедом Юстаса, и что через двадцать пять лет его земли всё еще будут в неприкосновенности. Даже сам Юстас почувствовал, насколько сомнительна эта перспектива.

– Одному из сыновей, – наконец произнес он таким тоном, словно сам себе был противен. – Ты только меня послушай. И где я, спрашивается, возьму этих сыновей?

И правда – где? И кто станет их матерью? В жизни Юстаса это вопрос на миллиард долларов, вопрос, который не дает покоя не только ему, но всем его знакомым до такой степени, что для нас уже стало обычным делом сидеть и размышлять о том, на ком однажды женится Юстас Конвей, да и женится ли вообще. В течение последних лет все без исключения члены семьи Конвеев отводили меня в сторону при встрече и по секрету сообщали, что не хотят, чтобы Юстас когда-либо женился и заводил детей, потому что, по словам Марты, «отец из него выйдет лютый».

Но есть у Юстаса и другие друзья, которые постоянно пытаются свести его то с одной, то с другой загорелой современной альпинисткой, пацифисткой или любительницей природы. Кое-кто считает, что он должен снова поехать в Гватемалу и там жениться на самой красивой и смирной четырнадцатилетней девочке-майя. Другие говорят, что ему, напротив, нужна крутая и независимая бой-баба, которая приехала бы на Черепаший остров и показала бы Юстасу, где раки зимуют. И есть у него одна подруга, известная своей прямолинейностью художница, которая постоянно твердит ему: «Эй, Юстас, почему бы тебе просто не признать, что на самом деле детей ты не любишь? Я же вижу: когда они с тобой в одной комнате, ты места себе не находишь».

Как и у всех, у меня есть свое мнение по поводу личной жизни Юстаса Конвея. Мне кажется, что ему нужна женщина, которая и была бы сильной, и умела подчиняться. Это может показаться невозможным, но бывает и такое. Веками женщины сочетали в себе силу и смирение, особенно на американском фронтире. Возьмем хотя бы жену Дейви Крокетта, которая не знала себе равных по части выживания среди дикой природы, но при этом беспрекословно слушалась мужа. Именно такая женщина нужна Юстасу. Но жена Дейви Крокетта жила в XVIII веке. Наверняка все обратили внимание, что время нынче другое. Так что, по моему мнению, Юстасу Конвею вряд ли удастся найти себе жену (или, как он иногда говорит, «спутницу»). Ведь, как сказал однажды один его городской друг, подражая деревенскому акценту, «за век феминизма все невесты испортились!».