Сквозь пространство - Анастасия Амери

даже радовались этому. Но Мэл не замечал. Собственный крик оглушал его, он старался не думать, отстраниться от всего, но это совсем, совсем не помогало.

Джини рядом с силой дергала руками, извивалась, пыталась освободиться, но все эти потуги были тщетны, и ей ничего не оставалось, как смотреть. Почему она не послушалась его? Вирджиния никогда не слушалась. Ему казалось, что она плачет, но все это было так далеко от него и его боли, что становилось безразлично.

— Как его там? Марсик? — кто-то крикнул ему в ухо и потряс чем-то перед лицом.

Но Малкольм не осознавал происходящего, его уносило куда-то в темноту. Спину жгло, и он вновь чувствовал, как пахнет его паленая плоть. Потом ему что-то сунули в рот. Что-то горячее и липкое. Сок побежал по его подбородку и через еще несколько томительных мгновений, Мэл пришел в себя. На губах было что-то приторно сладкое, а спина… ее словно не существовало. Как и всего тела. Он пьяно смотрел по сторонам, что-то говорил, но видел лишь какой-то вытянутый кроваво-красный фрукт в руках Нарисы. Она что-то говорила. Про какую-то нервную систему и обезболивающие. Малкольм не понимал. Не видел никого. Только заплаканное лицо Джини, с ужасом взиравшей на какой-то лоскут в руках бывшей начальницы.

А за ней широким строем тянулась наступающая пехота Союза. Малкольм вскрикнул, пытаясь предупредить Джини, но она не понимала его слов. Союз наступал! Он был здесь! Пришел по их души! Пришел забрать с собой в черный космос! Мэл взревел и попытался натянуть страшные путы, стягивающие его руки.

Нариса, наконец, заткнулась, с непониманием глядя на Мэла, когда он забился и закричал, пытаясь вырваться.

Глава 32

Джини с трудом разбирала окружающие предметы, глаза жгло от слез, веки опухли, а лицо ныло от непрекращавшейся раздражающей боли. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Кэмпбеллу. Вирджиния понимала, что Мэл нарывался специально, тянул за все возможные струны, играя на совершенно нестабильных нервах Коллекционеров. Она видела взгляд Нарисы. Сумасшедшая ученая намеревалась отрезать сувенир, как она его назвала, именно от нее, а не Мэла. К сожалению или счастью, Малкольм тоже заметил этот взгляд и тут же стал перетягивать на себя внимание. Джини чувствовала себя слабой из-за мгновения, когда испытала секундное облегчение, поняв его задумку. Нет, она вовсе не хотела, чтобы Мэл страдал из-за нее или испытывал невероятную ужасающую боль. Вовсе нет. Но страх перед Коллекционерами буквально сковывал ее изнутри, хоть она и пыталась не показывать вида. Им бы это очень понравилось, Джини не сомневалась. Вот только их радость обернулась бы для нее самым страшным кошмаром.

Моргнув, она постаралась прояснить зрение. Перед внутренним взором все еще стояло обезображенное болью лицо капитана, а в ушах звенел его оглушающий крик, когда Коллекционеры резали кожу наживую. Тогда Джини лишь беспомощно билась в путах, даже не стараясь скрывать слезы, катившиеся по лицу. Кажется, она кричала вместе с Мэлом, но сейчас было сложно вспомнить. Сейчас его крик не шел ни в какое сравнение с прошлым. Очевидно, голосовые связки капитана не выдержали напряжения, и его голос все-таки сел.

Джини старалась собраться, чтобы понять странность происходящего, но мысли путались от вида отрезанного куска кожи капитана, который гордо вертела в руках Нариса, и при взгляде на ставшее практически серым лицо Мэла.

Вирджиния на мгновение снова будто бы вернулась назад во времени, коря себя за то, что ничем не смогла помочь капитану. Это и пугало до ужаса. Даже много сильнее чертовых Коллекционеров. Ощущение бессилия и того, что не чужой ей человек испытывал адские муки только ради того, чтобы Джини не тронули. В какой-то момент душераздирающей пытки она пожалела, что они выбрались из подземной лаборатории, но постаралась подальше отогнать эту мысль.

Единственное, что у них сейчас оставалось, было самым ценным во всей Галактике.

Жизнь.

Мэл был прав. У мертвых не могло быть свободы. Это она поняла сейчас как никогда остро. Несмотря на то, что они были окружены сумасшедшими убийцами, по какой-то глупой причине решившими пока оставить их живыми, в душе зарождалась надежда. Пока они живы, всегда существовал хоть крошечный шанс выбраться. Пусть это будет одна миллиардная процента, но как только их убьют, даже эта возможность перестанет существовать, превратившись в ноль. Ничто. Пустое место.

Однако пока их сердца еще бились, Джини не хотела терять даже крошечную искорку внутри.

Ей не верилось, что совсем недавно они с Мэлом сидели на большой ветке, а его губы нежно касались ее кожи. Все казалось таким далеким и будто бы неправдоподобным. Слишком уж спокойная и идилическая картина. Но именно в этом вдруг всплывшем воспоминании, как ни странно, она смогла найти силы, чтобы вынырнуть из воронки времени, засасывающей ее в лабиринты собственного ужаса, раскаяния и циклично повторяющегося одного единственного момента — когда Мэл оглушил округу криком, наполненным непередаваемой болью. Он ревел словно раненное животное.

Собравшись, Джини смогла преодолеть состояние, больше похожее на забытье, и заметила, что Мэл снова забился, пытаясь освободить руки. Она не особо вслушивалась в слова Нарисы, что-то бормотавшей Мэлу все это время, впрочем, Вирджиния могла сказать с уверенностью, что Малкольм тоже не проявлял чудеса слуха. Так что спектакль Нарисы проходил без зрителей. Какая жалость. У Джини вдруг вырвался нервный смешок.

— Что? — вдруг прошипела бывшая начальница, резко оборачивая лицо к ней.

Джини поджала губы, но тут же поморщилась. На каком-то подсознательном уровне она все время забывала, что ее лицо было покрыто ушибами и царапинами, а потому привычная мимика могла вызвать болевые ощущения.

«Черт».

— Что ты ему дала? — сипло проговорила она.

Нариса раздраженно засопела, видимо, поняв, что ее никто не слушал.

— Глупые, — проскрежетала она. — Он будет бесполезен в судорагах. Это обезболивающее. Ему станет лучше, — Нариса вдруг лающе рассмеялась. — И ходить он не сможет. Пока.

— Я совсем вас не узнаю, Нариса Петровна, — медленно произнесла Вирджиния, наблюдая за мечущимся взглядом Мэла. — Ему нельзя было сейчас давать какие-то ягоды с наркотическими свойствами. Учитывая, что совсем недавно он пережил, вероятно, не одно сотрясение и болевой шок, такого рода препараты могут воздействовать на нерную систему неожиданным образом. Малкольм бывший военный, в конце концов. Вы видите, что вы с ним сделали? — от бессильной досады и злобы она качнулась на носочках, дернув веревку. Но труба ожидаемо не поддалась. Только запястья отозвались болью. — Ему плохо. Он что-то бормочет, у него дезориентированный взгляд. Либо у