Школьные годы - Георгий Полонский

считал работу в школе своим назначением в жизни.

«А ведь он мог быть научным работником в большом городе», — часто думал Саша о своем учителе и и хотел быть таким же умным, культурным, талантливым, как Александр Александрович, таким же самоотверженным, добрым и требовательным, таким же необычным и обаятельным. Не замечая того, он подражал голосу и даже жестам и походке Александра Александровича.

В перемену Саша догнал Александра Александровича. Учитель шел из класса по коридору своей деловой, торопливой походкой, стройный и легкий, с журналом под мышкой.

Саша тронул Александра Александровича за локоть. Тот остановился и взглянул на мальчика внимательными, немного по-детски застенчивыми серыми глазами.

— Ну что скажешь, тезка? — спросил он глуховатым голосом.

Саша огляделся по сторонам. По его взгляду Александр Александрович понял, что разговаривать здесь нельзя.

— Пойдем в учительскую, — сказал Александр Александрович, положил Саше на плечо свою руку и словно забыл о ней.

Так, молча, они и проследовали по коридору и вошли в учительскую.

Те учителя, которые утверждают, что у них нет «любимчиков», говорят неправду. Человеку свойственно выделять из окружающих людей тех, к кому лежит душа. И учитель в этом не исключение.

В классе Александр Александрович не подчеркивал своего расположения к Саше, но Саша чувствовал, что он любимый ученик, и глубоко ценил это. Вот и сейчас он торжественно и смущенно нес на своем плече руку учителя и испытывал гордость за доверие и уважение к себе.

В учительской никого не было. Они сели за длинный стол, покрытый красной материей, друг против друга и заговорили о Коле Ласкине.

— Был я у него дома, — рассказывал Саша. — Он не возвращался. Отец грозится собственными руками задушить его, как воротится. Мать плачет.

Саша то задвигал, то раздвигал у белого воротничка легкую молнию черной вельветовой курточки, то прикасался пальцами к авторучке, заткнутой в верхний карман, то поправлял рукой черные волосы, спускающиеся на загорелый лоб.

— Несколько дней он действительно прожил у Сеньки-воина. Пил с Сенькой, в карты играл. Сенька сказал мне, что дал ему на карточную игру сто рублей и он проиграл их. «Вот и купил его недорого», признался Сенька… Тетка Дарья сказывала…

— Говорила. Сказывала — это диалект отживший, — перебил Александр Александрович.

— Говорила, — поправился Саша, — что домой Коля возвращаться не думает. В школу больше не пойдет. И вообще хочет начать новую жизнь.

— Какую?

— Не понял я, Александр Александрович, что это за новая жизнь. Я вначале подумал, что он решил идти работать, но теперь, говорят, он живет на выселке у дружков Сеньки-воина. А недаром говорится: «Скажи, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты».

Александр Александрович утвердительно кивнул.

— Вот я и думаю, — продолжал Саша, — раз он у Сенькиных друзей, — значит, жизнь его не трудовая будет. Добру они не научат. Сказыва… Говорят, — смутился Саша, — забили дома Ласкина, оттого он такой. Ненавидит и мать и отца.

— Проглядели мы парня! — покачал головой Александр Александрович.

Коля Ласкин, так же как и Саша, учился у Александра Александровича с пятого класса. Когда Коля перешел в седьмой класс, Александр Александрович советовал отцу взять сына из школы и определить его на работу, но тот и слушать не хотел, бил себя в грудь и кричал на всю учительскую: «Я неучем остался, так пусть хоть сын человеком будет! На инженера выучу!»

— Что же теперь делать? — Александр Александрович, закинув руки за спину, беспокойно ходил по учительской. — Вот что, тезка, — сказал он, — попробую еще разок поговорить с родителями. А ты свяжи Ласкина с кем-нибудь из ребят… К кому он лучше всех относился?

— Да, пожалуй, ко мне…

— Ну, так сам разыщи его, а ребятам накажи, чтобы глаз с него не спускали. Пусть в компанию свою втянут…

Дверь открылась, и в учительскую вошла преподавательница литературы Ксения Петровна — полная маленькая старушка с серебряными стрижеными волосами.

Саша встал. Александр Александрович приветливо кивнул.

— Вот насчет Ласкина рассуждаем, — сказал он.

Ксения Петровна села на стул около Александра Александровича.

— Садись, дружок, — приветливо взглянула она на Сашу. — Так что же нового?

— Нового ничего. Все в той же компании. Домой не возвращается, в школу не ходит, — ответил Александр Александрович.

Он любил разговаривать с Ксенией Петровной: хорошо слышал ее четкий, громкий голос, и, главное, оба они были во всем единомышленниками и с первого слова понимали друг друга.

— Прозевали человека, самым настоящим образом прозевали! — горячо воскликнула Ксения Петровна. — Мы, учителя, виноваты, товарищи виноваты! Видели мы давно, что мальчик обозлен, замкнут, а докопаться до истинной причины невдомек было. Вот вы, например, друзья его, одноклассники, — обратилась она к Саше, — неужели вы не знали, что отец его так избивает?

— Не знали, Ксения Петровна, — ответил Саша, вставая.

— Да сиди, дружок, сиди! Скрывал он, значит, крепко. Стыдился. Теперь трудно исправлять ошибки, но необходимо.

Александр Александрович поделился с Ксенией Петровной своими соображениями. Саша тоже высказал свои мысли. Ксения Петровна их поддержала:

— Мне тоже кажется, что возвращать его в школу не стоит. Самое лучшее — определить на завод. Молодежь там здоровая. Труд интересный. Выровняется парень, вот посмотрите, обязательно выровняется.

ДВЕ ВСТРЕЧИ

К вечеру, приготовив уроки, Саша отправился разыскивать Ласкина. Вечер был сумрачный. С утра то моросил, то лил дождь, и на лужах вздувались пузыри, что в народе считают признаком затяжного ненастья.

Грустно поглядывая на недоступную улицу, белоголовые ребятишки в окнах домов причитали хором:

Дождик, дождик, перестань,

Мы поедем на росстань.

Или:

Дождик, дождик, пуще,

Дам тебе гущи.

Саша брел вдоль домов и заборов по глинистой жиже. На нем был голубой материн плащ с капюшоном. Впереди него шла босиком бабка Саламатиха. Ботинки, связанные шнурками, она несла в руках. Саламатиха тяжело ступала толстыми, отекшими ногами прямо по лужам и не переставая поносила на все село председателя сельсовета:

— Черт бы побрал тебя, старая ведьма, не можешь тротуары сделать! Заботы о людях ни на грош нет!

На Саламатихе был такой же, как и на Саше, голубой плащ (в таких плащах ходило все село, потому что других в сельпо не завезли), но он был мал для ее могучей фигуры, и она смогла завернуться в него только наполовину.

— И этот дурак слепой, — присоединила она к председателю мужа, — сидит, сказочки сочиняет! Нет чтобы родное село в порядок привести. Тоже депутат! Чертова кукла!

Саша с трудом сдерживал смех.

Саламатиха поскользнулась и тяжело плюхнулась в грязь.

Саша подскочил к ней, помог