Чудесный переплет. Часть 1 - Оксана Малиновская

Я разделась и шагнула в душевую кабину, отрегулировала воду и с головой окунулась в блаженство, доставляемое тёплой водой, нежно обволакивающей обнажённое тело. Как же хорошо! Удивительная вещь: тело — это нечто материальное, ощущаемое, душа — нечто нематериальное и даже сюрреалистичное, но почему–то они взаимосвязаны и взаимозависимы. Если плохо вашей физической оболочке, то это непременно негативно сказывается на вашем душевном состоянии, и наоборот. Тепло воды, оживляющее тело, оживляет и душу, вы ощущаете, как оно быстро согревает все клеточки кожи и плавно перетекает на эмоции, согревая и их. Мне уже лучше, спокойнее, мы с душой постепенно расслабляемся, ещё чуть–чуть — и захочется спать — нормальная реакция после стресса.

А теперь немного шоковой терапии: добавляю холодной воды. Бррр… совершенно другие ощущения: тело как будто очухивается от тёплой, сонной истомы, встряхивается, напрягается, подаёт возбуждающий импульс эмоциям, которые начинают работать в ускоренном темпе, переваривая полученную физическую информацию, и очень скоро выдают ответную реакцию: «Ты что творишь, подруга?! Заморозить нас всех решила? Тепло давай!» Тепло? Хорошо. Добавляю горячей воды и снова моментально начинаю расслабляться… А теперь холодную… и снова горячую… холодную… горячую… А вот теперь достаточно, я чувствую, что мои тело и душа ожили, им лучше, уютнее сосуществовать вместе, они успокаиваются…

Я закрутила краны, вытерлась полотенцем и оделась. Джинсы и футболка — то что нужно. Теперь пять минут полежать с чайными примочками на веках — и готово. Краситься не стоит: нет более страшного монстра, чем опухшая накрашенная женщина, — это я уже давно поняла. Почему–то тушь не скрывает отёчность и припухлость век, а подчёркивает их, так что не буду усугублять.

Промокнув ватные тампоны в заварке, я их немного отжала и, улёгшись на кровать, положила примочки на сомкнутые веки, аккуратно расправив края. Глаза обожгло приятной прохладой. Мгновенно расслабившись, я не заметила, как задремала.

Меня разбудил осторожный стук в дверь. Я не сразу ответила — попыталась открыть глаза и не смогла, что–то мешало. Совсем забыла про примочки. Освободив веки, я легонько похлопала по ним подушками пальцев, проморгалась и открыла глаза.

— Войдите, — тихо сказала я, когда стук повторился.

В комнату зашёл Матвей.

— Куда мы идём? — безразличным тоном спросила я, нехотя поднимаясь с постели и натягивая на ноги кроссовки.

— К реке, но не здесь, а за территорией базы — через калитку справа, — ответил Матвей и, скользнув взглядом по моим ногам, заботливо добавил: — Надела бы ты лучше резиновые сапоги вместо кроссовок — в темноте змею сложно в траве заметить.

— Да и бог с ней, — равнодушно сказала я, тяжело шагая к выходу.

Матвей бросил на меня насторожённый взгляд, красноречиво говорящий: «Ну если ты даже на змей не ведёшься — дело дрянь». Ничего не сказав, мужчина уставился на мою футболку с короткими рукавами и неодобрительно покачал головой. Пошарив руками в ворохе верхней одежды на вешалке у входной двери, он снял с крючка и перебросил через плечо свою рыболовную куртку цвета хаки.

— Давай, цепляйся за меня, — заботливым голосом предложил–приказал Матвей и подставил согнутую в локте руку.

Ни о чём не думая, я машинально взяла его под руку и, словно механическая кукла, до упора заведённая большим железным ключом, зашагала рядом с ним к реке… хотя почему к реке? Я зашагала в никуда, просто бездумно зашагала, и всё.

Смеркалось. Закат, сумерки, полумрак, мрак — эти слова, принадлежащие неотъемлемой части суток, ассоциируются с чем–то тёмным, тревожным и безжизненным; с закатом жизни чего–то светлого, тёплого и живого. М-да. Как раз моё состояние души, лучше и не скажешь. Не в этом я сейчас остро нуждаюсь для восстановления душевного равновесия.

Я понуро брела рядом с Матвеем, заботливо поддерживавшим меня под руку, не замечая прелести тихого летнего вечера с опускающейся на землю ласковой прохладой, не слыша и не ощущая смены караула представителей дневной и ночной флоры и фауны, наполняющей окружающее пространство новыми необычными звуками. Когда всё плохо — плохо всё. Ну почему зашло солнышко? Почему хоть раз в жизни не задержалось на небе для меня всего на пару лишних часов? С ним было бы несоизмеримо проще взять себя в руки и заставить прийти в себя. А так — лишь мрак, пустота и безысходность.

Мы прошли по знакомой, мощённой кирпичом дорожке мимо бани, вышли на пригорок и, пройдя ещё с десяток метров вправо, уткнулись в калитку, ведущую за территорию базы. Недолго думая Матвей пнул калитку ногой, пропустил меня вперёд, не выпуская моей руки, и, протиснувшись следом, взял курс на узкую тропинку, убегавшую вдоль реки и прибрежных камышей куда–то вдаль, далеко–далеко.

Метрах в ста от нас по ходу движения, чуть правее от тропинки, ярко горел костёр, возле которого копошилась знакомая фигурка Ивана, с каждым нашим шагом становившаяся всё крупнее и крупнее. У костра стояли четыре складных стула, одному их которых этим вечером была уготована ответственная роль стола, которую он честно и играл, приютив на себе несколько простых стеклянных стаканов, позаимствованных из столовой, и тарелку с фруктовым ассорти. Бутылки и пакеты с алкогольными и безалкогольными напитками, не поместившиеся на мини–столике, выстроились в стройную вереницу на траве, рядом с его ножками. Что–то насвистывая себе под нос, Иван ломал о колено толстые сучья и бросал их в костёр, потакая его неуёмному аппетиту. Завидев нас, он выпрямился и, улыбнувшись как радушный хозяин, жестом пригласил нас располагаться и чувствовать себя как дома.

— Алён, а может, всё же коньяк? — Иван вопросительно посмотрел на меня, когда все мы расселись, и я скользнула взглядом по напиткам.

— Нет, спасибо, я не пью коньяк, совсем, — задумчиво ответила я.

— Что, клопами пахнет? — хохотнул Матвей и потянулся за бутылкой водки.

— А ты их нюхал? — саркастически заметила я и в упор посмотрела на него.

Матвей смутился и повёл плечами:

— Ну–у–у, так обычно говорят…

Мало ли кто и что говорит — зачем повторять чужую глупость? Терпеть не могу тупые шутки и сегодня тем более не готова их терпеть.

— Я в принципе не люблю крепкие напитки в чистом виде, а коньяк, как правило, ни с чем не мешают. Сам по себе чистый вкус коньяка мне не нравится, поэтому я его и не пью. Другие крепкие напитки я пью только в виде ингредиентов алкогольного коктейля либо с соком или каким–нибудь газированным напитком типа фанты или колы, — задумчиво отчиталась я. И вообще, крепкие напитки я пью только тогда, когда мне очень плохо… но об этом я промолчу.

Мы молча сидели у костра и тупо пили, уставившись на огонь, точнее, я — уставившись на огонь, а ребята без конца бросали на меня насторожённые взгляды. То ли они не знали, как завязать разговор, то ли переживали, что, глуша водку такими темпами, я скоро превращусь в овощ, — одному богу известно, как бы то ни было, никто из них не осмеливался нарушить тишину.